Поступок этот произвел в Чехии большие домашние беспорядки, потому что и здесь оказались между немецкими жителями ревнители франкфуртского парламента и германского единства. Чтобы легче склонить на свою сторону своих соотечественников, они возбуждали народную ненависть между чехами и немцами и объясняли патент 8 апреля так, что будто бы он был направлен к угнетению немцев и к введению равноправности. Когда народный комитет выразился против выборов во Франкфурт и отправил в Вену посольство с прошением не посылать депутатов из Чехии все знатнейшие немецкие члены выделились из комитета и составили особенный союз, названный конституционным союзом, который старался лишить народный комитет его значения. Министерство, не обратив никакого внимания на возражения чехов, назначило выборы во Франкфурт по всему королевству, заметив только, что оно предоставляет себе право не согласиться с решениями франкфуртского парламента, если они не будут соответствовать пользе Австрийской монархии. Между тем в Прагу прибыли послы от комитета франкфуртских уполномоченных, с целью уговорить народный комитет; когда же им это не удалось, предводитель их, доктор Шиллинг, стал грубо грозить чехам, что если они не послушаются добровольно, то будут принуждены силой оружия. Такое грубое обращение вызвало буйство противной стороны. Студенты чешские ворвались в собрание конституционного союза, где присутствовали франкфуртские послы, привели собрание в смятение, так что оно разошлось и союз собирался потом тайно (29 апреля).
На другой же день после этого происшествия (30 апреля) собрался в Праге комитет славянских уполномоченных, который, видя посягательство франкфуртского парламента на славянскую народность, разослал ко всем славянским племенам Австрийской монархии приглашение на съезд, для совещаний об общих делах.
Как только начались эти волнения, поводом к которым были смутные международные отношения, Прага, как и все большие города в то время, сделалась театром всевозможных своевольств простого народа. Улицы вскоре огласились кошачьей музыкой, которой молодежь преследовала тех, кто по какой либо причине ей не нравился; затем ярость раздраженных бедняков обратилась против жидов и даже против хлебных лавок. Пресса, не ограниченная теперь никакими законами, находила удовольствие в унижении всякого достоинства правительственных учреждений и даже в личных нападках на честь отдельных лиц. Учреждения потеряли всякую силу; в городах народная милиция вмешивалась в их обязанности; в селах крали леса и производили охоту, беспрепятственно нарушая тогдашнее право владения; в некоторых местах народ самовольно принялся поддерживать справедливость, муча и казня злодеев и преследуя их подозреваемых укрывателей.
В таком положении находилось чешское королевство, когда председателем комитета, вместо бывшего Рудольфа Стадиона, назначен был граф Лев Тун, бывший пред тем правительственным советником в Галиции, человек издавна известный, как ревнитель о благе отечества и о возвышении чешской народности. Эти качества, казалось, достаточно обеспечивали доброе согласие между правительством и народом. Но страсти были уже слишком воспламенены, так что прямой характер нового правителя, который хотел завести, наконец, некоторый порядок, вскоре подал повод к беспорядкам в самом народном комитете. Граф Тун строго запретил крики, нарушавшие все правила парламентского приличия, которыми студенты и прочая молодежь, на хорах, в народном комитете, изъявляли свое одобрение или порицание, при речах разных ораторов. Этим он возбудил неудовольствие не только самих крикунов, но и некоторых ораторов, которым эти похвалы льстили. Все его усилия сохранить законный порядок были теперь объявлены ретроградством. Увеличивавшиеся в городе насилия принудили бургомистра Штробаха, вскоре по приезде графа Туна, отказаться от должности (10 мая).