История дьявола

Итак, понятие pietas является своеобразным кодексом чести; оно неотделимо от virtus, обозначавшего вовсе не добродетель, а храбрость и мужество, а также от fides[415] выражающего в трактовке Полибия[416] правило поведения, по которому настоящий римлянин ни при каких обстоятельствах не запустит руку в общественную казну, а слово жителя Вечного города скреплялось символическим рукопожатием, тождественным нашему «слову чести». Итак, pietas, virtus, fides — вот три основополагающих понятия, делавшие римлянина хозяином своей судьбы. Они утверждали свободу личности и человеческое достоинство. Кажущаяся строгость римской религии, так раздражавшая современных историков, была залогом сплоченности нации.

Титул «августейший», так полюбившийся римским императорам, означал «приумножающий силу»[417]. Вначале он распространялся на храмы, как на места, символизирующие дух предков; он свидетельствовал о том, что императоры считались носителями и в то же время защитниками силы нации. Так, при римском императоре Домициане, объявившем себя богом, фламины из его окружения весьма тонко намекнули на превышение власти: они восстановили храм Юпитера с Капитолийского холма, бывшего для мыслителей прошлого символом сопротивления тирану.

По своей природе римлянин был скорее всего философом, а его теология носила исключительно светский характер. Когда после открытия гробницы Нумы были сожжены найденные в ней книги, римский сенат, принимая такое решение, руководствовался не только тем, что в рукописях проповедовался пифагорейский мистицизм, но также и тем, что сенаторам претила сама мысль о том, что в древних текстах могла идти речь о божествах, которые были возведены в ранг богов из простых смертных. Какое заблуждение! Какое безумство! Сенат никак не мог потворствовать подобной ереси. И у него были на то довольно веские основания, ибо римские императоры только и мечтали о том, чтобы объявить себя наместниками бога на земле. Какого здравомыслящего человека не покоробил бы в душе тот факт, что Октавиан, в прошлом пифагореец, а значит, человек, обязанный принять на веру тайные знаки, выбрал «святым покровителем» Аполлона только потому, что его флот одержал победу у мыса, где был расположен древний храм этого бога[418]. Однако делать на этом основании вывод о том, что римляне не испытывали благоговения перед своими богами, было бы неверно.

Некоторые историки[419] усмотрели в произведениях некоторых авторов, как, например, Тацит, скрытую симпатию к иудейству, следовательно, к христианству, что могло быть истолковано как отречение от римской религии. Я бы посоветовал внимательно перечитать источники, на которые они ссылаются! Ибо Тацит, упоминая единственный раз имя Иисуса под именем «Христос» и отождествляя его, по всей вероятности, с иудейством и христианством (ибо римские христиане в большинстве своем были обращенными евреями), подразумевает совсем другое. «Чтобы опровергнуть ходившие о нем слухи, Нерон решил найти виновного в поджоге Рима среди людей, к которым негативно относились в обществе по причине их принадлежности к уголовному миру или их преступных нравов. В народе их называли «христианами», по имени человека, которого во времена Тиберия приговорил к смерти прокуратор Понтий Пилат; некоторое время спустя подавленное властями мерзкое суеверие вновь возникло в Иудейском царстве, ставшем колыбелью этого поистине жуткого поверья, которое затем объявилось в Риме, куда со всех сторон стекалось и тут же расцветало пышным цветом все, что по тем временам было самым мерзким и отвратительным на земле. Так, прежде всего были арестованы те, кто признавал эту веру, а затем по их доносам были осуждены многие христиане, не столько за поджог, сколько за человеконенавистничество»[420]. «Преступные нравы», «мерзкое суеверие», «жуткое поверье», «самое мерзкое и отвратительное на земле», «человеконенавистничество» — какие еще слова Тацита нужно привести в пример, чтобы найти подтверждение «скрытой симпатии» к иудеохристианству?

В Римской империи следовало принадлежать к самым высшим слоям общества, а лучше всего быть императором, чтобы с некоторой иронией относиться к религии. Так, умиравший в 79 году от неизлечимой болезни император Веспасиан, не утратив присущего римлянам чувства юмора (ибо древних греков и римлян можно считать предшественниками англичан), пошутил перед самой кончиной: «Кажется, я становлюсь богом». Слова императора вошли в историю. Веспасиана упрекали в том, что он не любил философов, тогда как при Нероне их было великое множество, без всякой, впрочем, пользы для государства. В Риме беспокоились по поводу связи его сына Тита с еврейкой Береникой, которая могла убедить императорского отпрыска принять чужую веру. Однако в доказательство преданности вере Тит отказался от новой Клеопатры (которую, впрочем, без всякой расистской окраски обвиняли в кровосмесительной связи со своим братом Геродом во время царствования Агриппы II).