История дьявола

По многим причинам не следует спешить разделять мнение «модернистов» или европейцев. Так, Мирсеа Элиад в своей знаменитой «Истории поверий и религиозный идей»[4] пишет о «найденных в Палестине женских статуэтках, созданных 4500 лет до н.э., то есть в эпоху неолита, которые изображают Богиню-Мать в самом уродливом и отталкивающем виде». Не спорю: найденные в Мунхата фигурки и в самом деле могут показаться мало привлекательными. Однако разве они были таковыми для тех, кто их создавал? Какой видели современники Венеру Леспугскую, похожую на страдающее от ожирения чудовище? Была ли она символом плодородия или эталоном красоты? Какими критериями красоты руководствовались люди в ту эпоху? Можно с уверенностью сказать, что они были явно не такими, как в настоящее время, ибо наши взгляды изменились даже по отношению к людям, жившим в прошлом веке. Ценители западной культуры находят уродливыми скульптуры африканских мастеров, воспевающие женскую красоту, так же как конкистадорам показалось чудовищным искусство ацтеков. Все дело в восприятии: в наши дни мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые восхищались картинами Пикассо.

По скульптурам или наскальным рисункам быков или женщин, найденным на местах доисторических стоянок людей, которые жили восемь или десять тысяч лет до нашей эры, например, в Хасиларе, Катал Хоюке или Тель-Халафе, нельзя составить мнение о верованиях и обрядах. Впрочем, Элиад признался, ознакомившись с найденными в Баварии и в окрестностях Вюртемберга древними черепами, что нет никакой возможности определить: умерли люди естественной смертью или же были обезглавлены по какой-то неизвестной причине (вполне можно предположить, что это было сделано с целью их увековечения, как было принято в Меланезии, где с черепов отливались глиняные формы, чтобы они выглядели как живые), или же убиты охотниками за человеческими черепами или каннибалами.

Метод «этнологических параллелей», на который ссылается Элиад, говоря о средстве, при помощи которого можно найти сохранившиеся древние верования в современных «примитивных» религиях, является весьма спорным, ибо никто не может поручиться за то, что они остановились в своем развитии. Само христианство во многом изменилось за прошедшие два тысячелетия. У католика конца нашего века, по крайней мере каким мы его знаем, мало общего с христианином времен первого церковного собора в Ницце.

В первой главе я хотел бы прежде всего позволить себе не согласиться с излишним евроцентризмом, берущим за основу при восстановлении прошлого свою считавшуюся ранее эллинской (к которой она скорее относилась враждебно), затем христианской культуру, прежде чем она превратилась в научно-позитивистскую. После того как начал применяться порох, изобретенный сначала в Китае, а затем вновь открытый (после Херона Александрийского в I веке до н.э.), была придумана паровая машина, а много позже высвобождена сила атома, Запад возгордился и не замедлил дать об этом знать всему остальному миру, и прошлому и настоящему. Мы, по всей видимости, спутали технологический прогресс с развитием философии, которая, по своей сути, не подвержена эволюционному процессу.

На страницах этой книги я буду не раз ссылаться на появившиеся в печати за последние десятилетия многочисленные работы по антропологии и этнологии — двум дисциплинам, значительно расширившим кругозор людей, — которые слегка умерили наш пыл принимать Европу за пуп земли, а себя за главных действующих лиц истории, что все же не помешало утвердить нас в высокомерном отношении ко всему остальному миру. В 1922 году один из виднейших антропологов Люсьен Леви-Брюль сделал в своей работе «Первобытный менталитет»[5] ряд обобщений, которые и семьдесят лет спустя ставят нас в тупик. В главе, посвященной значению снов для первобытных народов и повлиявших на их культуру, он пишет, что для новозеландской народности маори, индейцев Северной Америки, аборигенов Австралии, племени батак на острове Суматра и для многих других народов сны имели огромное значение, так как считались отражением реальной жизни. Ссылаясь на сведения, полученные от миссионеров, он рассказывает, как «первобытные люди» часто обращались в христианскую веру после увиденного вещего сна. «Нередко случалось, что все усилия миссионера обратить в христианство туземца были тщетными до той поры, пока ему не приснился бы сон, а еще лучше, если он повторился», — писал Леви-Брюль, словно речь шла об особенности характера «первобытных людей». Далее он продолжал: «Вот один из доводов, позволяющий отнести такое мышление к разряду «дологического», — формулируя основополагающее понятие антропологии, которое позднее получит развитие в работе Клода Леви-Строса «Первобытная мысль».