История дьявола

Однако полемика породила новую проблему: останется ли человечество в заложниках у Сатаны или же Бог в своей безграничной доброте сжалится над людьми и откажется от своего уговора? Сторонником этой гипотезы стал в IV веке эллинист, епископ Александрийский Афанасий (вначале рассорившийся с императором Константином I Великим из-за того, что был несправедливо обвинен в убийстве епископа Арсения, а затем потому, что на него свалили вину за перерыв в снабжении Рима зерном из Египта[738]). Так, Афанасий впервые за всю историю раннего христианства поставил во главу угла Бога и человека, оттеснив Сатану на второй план. И, похоже, теология наконец-то распрощалась с Сатаной — этой поистине адской машиной, придуманной в эпоху зарождения эссенистской доктрины, которая навсегда осложнила отношения между человеком и его Создателем. Афанасий, по-видимому, вычеркнул дьявола из списков, что вполне отвечало его эллинистическому мировоззрению, главным в котором было достижение свободы личности.

Однако полагать, что дороги теологов с дьяволом окончательно разошлись, означало бы не учитывать динамики народных верований и соперничавших с христианством религий и, что еще хуже, оппозиционных течений, развившихся внутри раннехристианской церкви. Ибо в то время еще не существовало христианской доктрины, а был лишь заложенный еще школой апостола Павла фундамент, составленный из разных кирпичиков, вокруг которого суетились священники, кто во что был горазд, стараясь придать будущему зданию хотя бы какой-то презентабельный вид.

Священнослужителям и богословам приходилось соблюдать определенную осторожность, а порой и прибегать к хитрости. В самом деле, мы подошли к временам Римской империи, объединившей большую часть западного цивилизованного мира. Вплоть до отказа Константина Великого[739] от язычества в 312 году, когда впервые императорский престол занял христианин, у учеников Иисуса были связаны руки; они постоянно подвергались преследованиям, и даже после обращения Константина в христианство соперничавший с ним соправитель Лициний[740] объявил в 321 году гонения на христиан[741]. Епископы не могли не только позволить себе открыто высказываться против других религий и религиозных течений, но даже называть, например, дьяволами божества других вероисповеданий из боязни задеть религиозные чувства друзей императора. И даже после того, как христианство было объявлено государственной религией и оказалось под покровительством самого императора, жизнь епископов не изменилась в лучшую сторону, ибо Константин оставил за собой право пресекать теологические споры, как мы уже видели выше на примере гонимого Афанасия.

Несколько ослабла напряженность, возникшая еще во времена первых Посланий Павла между христианами и нехристианами, и необращенные народы постепенно приобщались к идеям христианства, и то тут то там возникали новые христианские общины; однако это не означало, что неверные толпой спешили в церковь, чтобы обратиться в новую религию. До самой победы Константина христиане оставались в империи чужаками. Проповедники нового учения часто сносили оскорбления толпы, их осыпали бранью, а порой убивали.

И в этих труднейших условиях первым соперником зарождавшегося христианства стал воинствующий иудаизм, по отношению к которому истинный основоположник римской церкви Павел (Савл) занял, как известно, самую непримиримую позицию: «Нет ни одного греческого города и нет ни одного варварского народа, где бы не было еврейского поселения или иудеев», — писал Иосиф Флавий. И этот средиземноморский, в основном восточный, иудаизм, избежавший сколько-нибудь заметного влияния идеологии эссенов, сохранял верность законам Ветхого завета. По всей вероятности, иудеи не считали дьявола какой-то важной фигурой, скорее всего потому, что не разделяли концепции искупления. Однако христиане, считавшие искупление своим основополагающим принципом, уже внесли, как нам известно, существенные изменения в образ Сатаны. И своей главной задачей святые отцы видели размежевание с иудаизмом, даже ценой пересмотра роли дьявола. И решение этой проблемы не терпело отлагательства, ибо евреи так стремительно обращали в свою веру, что вскоре завербовали великое множество сторонников, прозванных по-гречески зелотами, проявляя при этом не меньше рвения, чем христианские миссионеры. Некоторые ревностные блюстители иудейской религии договорились до того, что стали проповедовать «всеобщее обращение в иудаизм, скрепленное, словно печатью, обрядом обрезания»[742]. И действовали зелоты вопреки императорским указам, объявившим обрезание преступлением.