История димломатии, том 1

«Турция — умирающий человек. Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся. Она должна уме­реть, и она умрет. Это будет моментом критическим. Я предвижу, что мне придется заставить маршировать мои армии. Тогда и Австрия должна будет это сделать. Я никого при этом не боюсь, кроме Франции. Чего она захочет? Боюсь, что мно­гого в Африке, на Средиземном море и на самом Востоке». Пугая Эбердина возможностью французских притязаний в Египте, Сирии и на Средиземном море, т. е. именно там, где ан­гличане ни за что не хотели допускать французское владычество, царь продолжал: «Не должна ли в подобных случаях Англия быть на месте действия со всеми своими силами? Итак, русская армия, австрийская армия, большой английский флот в тех странах! Так много бочек с порохом поблизости от огня! Кто убережет, чтобы искры его не зажгли?»

Вывод был ясен, и царь его сделал весьма определенно в раз­говорах с Эбердином и с главой министерства Робертом Пилем: чтобы успешно побороть французские вожделения, чтобы не дать и Австрии воспользоваться наследством «больного чело­века», Россия и Англия должны заблаговременно сговориться о дележе добычи. Таким образом, царь повторил то, что ска­зал в 1833 г. в Мюнхенгреце Меттерниху. Но тогда, когда он го­ворил в Мюнхенгреце о «больном человеке», Меттерних при­кинулся глухим. А теперь, в 1844 г., царские слова об «умираю­щем человеке» были очень хорошо услышаны в Виндзоре и Эбердином и Пилем. «Турция должна пасть, — сказал царь Роберту Пилю. — Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю, чтобы другой получил хоть ее вершок». Роберт Пиль очень хо­рошо понял, чего желает царь, и не только не обнаружил до­бродетельного негодования, но сейчас же поведал царю, что Англии приятно было бы при будущем разделе Турецкой импе­рии получить именно Египет. Эту мысль Роберт Пиль выразил такими осторожными, истинно дипломатическими словами: «Англия относительно Востока находится в таком же поло­жении. В одном лишь пункте английская политика несколько изменилась в отношении Египта. Существование там могуще­ственного правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть перед Англией торговые пути, отказать в пропуске английским транспортам, Англия не могла бы допустить». Роберт Пиль отлично знал, что царь претендует не на Еги­пет, а на Константинополь и проливы, а также на Молдавию и Валахию; на Египет же претендуют французы, против кото­рых царь и предлагает Англии блокироваться с Россией. Николай, конечно, мог принять слова Роберта Пиля за согласие насчет дележа турецкого наследства. Поэтому царь продолжал: «Теперь нельзя решать, что следует сделать с Турцией, когда она умрет. Такие решения ускорят ее смерть. Поэтому я все пущу в ход, чтобы сохранить статус-кво. Но нужно честно и разумно обсудить все возможные случаи, нужно прийти к разумным соображениям правильному, честному соглашению».

Царь уехал из Англии, в высшей степени довольный тем, что на этот раз его собеседники не оказались глухими, как Мет­терних в Мюнхенгреце. Он сгоряча даже приказал Нессель­роде отправить в Англию мемуар с изложением всех своих мы­слей о необходимости заблаговременного соглашения на случай распада Турции; ему очень хотелось иметь у себя нечто вроде подписанного Пилем или Эбердином подтверждения их согла­сия с изложенными царем мыслями. Но этого он не дождался. Английские министры, повидимому, спохватились: связывать себя документом они не пожелали.

В июне 1846 г. кабинет Роберта Пиля ушел в отставку. Виги, во главе с лордом Джоном Росселем и Пальмерстоном в качестве статс-секретаря по иностранным делам, вновь овладели властью. Николай знал давно, что Пальмерстон с бес­покойством следит за ростом влияния России в Европе, да Пальмерстон никогда этого и не скрывал. «Европа слишком долго спала, она теперь пробуждается, чтобы положить конец си­стеме нападений, которые царь хочет подготовить на разных кон­цах своего обширного государства», — говорил Пальмерстон еще в 1837 г. прямо в лицо русскому послу Поццо-ди-Борго. Пытаться возобновить теперь, в 1846 г., с Пальмерстоном. те разговоры, которые так легко и удобно было вести с Пилем и Эбердином, представлялось царю совершенно невозможным. В Вене, проездом, в декабре 1846 г., царь заговорил снова с Меттернихом о Турции и счел необходимым заявить, что, если Турция распадется, то Константинополя он никому не отдаст. Если же кто попробует послать туда войско, то он, царь, явится в Константинополь раньше. А если он уже войдет туда, то там и останется. Это были скорее угрозы, чем предложение дележа. Да и слишком слабой считал царь в тот момент Ав­стрию.