По окончании коронного совета в ночь с 12 на 13 июля посла Бенедетти разбудила телеграмма из Парижа. Министр иностранных дел герцог Грамон приказывал ему снова отправиться в королевскую резиденцию в Эмс и предъявить королю следующее необычное в истории мировой дипломатии требование: король Вильгельм I должен дать формальное обязательство, что запретит Леопольду принять испанский престол, если ему снова когда-нибудь предложат это. Требование было по существу рассчитанной дерзостью, да еще прикрытой самым нелепым предлогом: ведь было ясно, что испанского престола никто Леопольду более не предложит. Бенедетти снова имел аудиенцию у Вильгельма утром 13 июля, через несколько часов после получения телеграммы от Грамона из Парижа. Король встретил Бенедетти в саду с газетой в руках и, любезно протягивая газету, с видимым удовольствием сказал, что очень рад полному улажению вопроса. Когда же Бенедетти изложил ему новое требование французского правительства, король сказал, что подобные обязательства он не считает возможным давать. Аудиенция кончилась сухим, но вежливым прощанием. Едва Бенедетти ушел, как Вильгельм I получил донесение от Вертера, своего посла в Париже. Идя на прямой разрыв е Пруссией, герцог Грамон, не довольствуясь решением совета и посылкой телеграммы графу Бенедетти, позаботился еще обострить положение, усилив дерзость своих требований. Он объяснил прусскому послу Вертеру, что от Вильгельма I требуется — заявление, что он не имел в виду посягать на интересы и достоинство французской нации, и письменное обещание в будущем не вредить интересам и достоинству Франции.
Семидесятитрехлетний старик Вильгельм I был раздражен и оскорблен. Когда вечером того же дня, 13 июля, Бенедетти снова попросил аудиенции, явно затем чтобы официально потребовать письменных гарантий, о которых король только что узнал из донесения Вертера, Вильгельм отказал Бенедетти в его просьбе. И все-таки они увиделись еще один раз, именно 14 июля, когда король уезжал из Эмса. Бенедетти явился на вокзал. Король не мог сесть в вагон, минуя посла. Вильгельм сказал Бенедетти, что более того, что он уже заявил послу, он сказать сейчас не может, но что переговоры по этому вопросу будут продолжаться в Берлине.
Уезжая из Эмса, король приказал находившемуся при нем советнику министерства иностранных дел фон Абекену изложить события этого дня в телеграмме и послать ее Бисмарку. Наступил последний акт дипломатического конфликта, приведшего к кровопролитной войне.
С самого начала переговоров Бенедетти с прусским королем в Эмсе Бисмарк с напряженным вниманием следил за всеми фазисами начавшейся дипломатической кампании. Он видел ясно, что в Париже хотят войны, а король Вильгельм I ее не хочет и даже готов итти на унижение. Уже отказ Леопольда от испанской короны Бисмарк считал поражением для Пруссии. Но его агенты из Парижа доносили, что дело этим не кончится и что Наполеон III собирается предъявить какие-то новые требования.
Вечером 13 июля Бисмарк сидел за обеденным столом с военным министром фон Рооном и начальником главного штаба прусской армии Гельмутом фон Мольтке. Бисмарку подали пришедшую из Эмса срочную депешу фон Абекена с изложением всех событий в Эмсе и слов короля, что переговоры будут продолжаться в Берлине. Бисмарк, фон Роон и Мольтке впали в глубокое уныние, как признавался потом Бисмарк.
Они просто не могли понять, как старый король решился обещать Бенедетти обсуждать в Берлине неслыханно дерзкое, провоцирующее требование Франции.
Тут-то Бисмарк и совершил тот поступок, о котором впервые стал откровенно и даже хвастливо говорить двадцать пять лет спустя, уже будучи в отставке.
Бисмарк обратился к Мольтке с вопросом, действительно ли вооружение армии и вся армия вообще находятся в Пруссии в таком состоянии, что можно вполне ручаться за победу в войне с Францией? Мольтке, не колеблясь, отвечал утвердительно. Тогда Бисмарк повторил свой вопрос, обратившись к военному министру фон Роону. Фон Роон решительно подтвердил ответ Мольтке. «В таком случае продолжайте спокойно обедать»,— сказал Бисмарк своим гостям. Он вышел из-за стола и уже в другой комнате стал перечитывать депешу. «Я внимательно снова прочел депешу, — вспоминал много лет спустя Бисмарк, — взял карандаш и смело зачеркнул все то место, где было сказано, что Бенедетти просил о новой аудиенции; от депеши я оставил только голову и хвост». Таким образом, совершенно исчезли слова короля, сказанные на вокзале графу Бенедетти, что переговоры будут продолжаться в Берлине. Телеграмма получила такой смысл, что король отказался дальше вообще разговаривать с французским послом. «Это будет красный платок для галльского быка», — с удовлетворением заявил Бисмарк, прочитав гостям свое фальсифицированное произведение. Гости были в полном восторге. «Вы превратили шамаду [барабанный бой к отступлению] в фанфару [сигнал к атаке]»,— сказал Мольтке.