История династии Сфорца

После заключения мира в Верчелли Людовико, с обычным для него правдоподобием, писал Франческо Фоскари в Венецию: «Я допускаю, что нанес большой ущерб Италии, но я сделал это только для того, чтобы сохранить свое теперешнее положение. Я действовал не по своей воле, винить следует короля Ферранте и, если вы позволите мне сказать вам об этом, Сиятельнейшая Синьория, ведь сами вы это признаете. Но с тех пор разве вы не видели всех моих беспрестанных усилий, направленных на освобождение Италии? И вы можете быть уверены в том, что если бы мир в Новаре (т. е. в Верчелли) не был своевременно заключен, то с Италией было бы и вовсе покончено». У него были все основания обвинять Венецию в крайне эгоистической политике. Но не следует забывать, что впоследствии именно он призвал на войну с Венецией турок (весьма охотно это сделали бы и другие правители). Согласно Паоло Джовио, ссылающегося на вполне достоверное свидетельство Франческо да Понтремони, во время своего заключения Людовико любил говорить, что турки были единственными его союзниками, которые не нарушили своих договоренностей с ним. В том, что затрагивало его собственные интересы, Людовико без колебаний нарушил бы любую клятву и пошел бы почти на любое преступление, хотя и предпочитал по возможности придерживаться праведных путей; но он всегда удивлялся, когда кто-либо нарушал данное ему слово.

Глава XIII Смерть Беатриче д'Эсте

Герцог Милана достиг теперь апогея своей власти, хотя даже он должен был понимать, на каком ненадежном фундаменте она основывалась. Он оказал поддержку жителям Пизы, которым Карл VIII даровал свободу, в их борьбе за независимость от Флоренции. Он предполагал обратиться за помощью к императору Максимилиану, рассчитывая также, что тот станет помехой для французов в Асти. Посредником между ними был Маркезино Станга. Летом 1496 года Людовико вместе с Беатриче, которая стала почти неразлучна с ним, отправился в Мальц в Вальтеллине. С ними находился и посол Венеции. Максимилиан, исходя, вероятно, из собственных соображений, стремился придать этой встрече самый неформальный характер, насколько это было возможно. Он появился перед ними в охотничьем костюме и пустил в ход все свое обаяние, выражая самое сердечное расположение к своим миланским гостям в течение тех нескольких дней, которые они провели вместе.

Таков же был и его ответный визит. Максимилиан посетил Италию скорее как близкий друг Людовико, чем как император. Он не поехал в Милан, но провел три счастливых недели в Виджевано, где всецело предавался охотам и неформальному общению и любовался всем, что устроил в этом замке его хозяин. Именно тогда Максимилиан просил Людовико назвать своего старшего сына в его честь. Для Пизы Максимилиан оказался совершенно бесполезен, поскольку он прибыл в Италию без войск и без денег. Венеция давала понять, что не собирается ради Людовико выгребать каштаны из огня, и вскоре герцог уже активно выступал на стороне Флоренции против Пизы.

Санудо полагает, что столь дружеское отношение Максималиана к Людовико было обусловлено, во-первых, тем, что миланское герцогство являлось самым сильным государством в Италии; и, во-вторых, тем, что император надеялся раздобыть здесь денег. Нет никаких сомнений в том, что визит императора способствовал значительному укреплению авторитета Людовико. Должно быть, именно в этот период Людовико, по свидетельству Малипьеро, хвастался, что Папа Римский был его капелланом, император — его кондотьером, Венеция — его казначеем, а король Франции — его курьером, который отправляется туда, куда пожелает герцог Милана. Гвиччардини уверяет нас, что успех настолько вскружил герцогу голову, что тот называл себя сыном Фортуны. Полагая, что будущее окажется таким же, как и прошлое, и что своим умом он превзошел всех остальных, «он убедил себя в том, что всегда сможет управлять политикой Италии по своему усмотрению и кого угодно сможет обвести вокруг пальца благодаря своим непрестанным упражнениям в этом искусстве. Он был весьма далек от того, чтобы держать при себе эту глупую идею, и желал, чтобы каждый в нее поверил и повторял ее вслед за ним. В результате весь Милан славил в латинских и итальянских стихах и льстивых речах удивительную мудрость Людовико Сфорца, на которой держатся мир и война в Италии». Даже его друг, Изабелла д'Эсте, почувствовала произошедшие с ним перемены. Уже в 1494 году она просила в письме своего мужа проследить, чтобы форели, которых тот время от времени отправляет в качестве подарка в Милан, были не так мягки, как если бы им случилось быть вассалами Моро.