Изабелла д'Эсте была в хороших отношениях с Цецилией и после французского завоевания предоставила ей убежище и радушно, приняла ее в Мантуе. В 1499 году, рассматривая несколько картин Джованни Беллини, она преисполнилась желания сравнить их с некоторыми работами Леонардо. Она написала Галлерани, попросив ту одолжить свой портрет, «поскольку вдобавок к тому наслаждению, которое мы получим от такого сравнения, мы также будем иметь удовольствие увидеть ваше лицо»; она пообещала сразу же вернуть картину. В ответном письме от 29 апреля Цецилия уверяла ее, что послала бы этот портрет даже более охотно, будь его сходство с ней несколько ближе, но «не подумайте, ваша милость, что это вызвано какой-то ошибкой мастера — хотя, с другой стороны, я не уверена в его точности, — но это лишь следствие того, что портрет был написан в то время, когда я еще была так неразвита, и с тех пор я так сильно изменилась. Никто, видя меня и этот портрет вместе, не подумал бы, что это мое изображение. Тем не менее умоляю Вашу Милость быть вполне уверенной в моем благоволении. Я намереваюсь сделать много больше, нежели переслать портрет для вашего удовольствия».
Во внешности типичной ломбардской женщины эпохи кватроченто не было ничего возвышенного. Здоровые и полнокровные, они обладали характерными особенностями телосложения. Людовико не стал больше медлить. Джакомо Тротти, наделенный теперь в Милане значительными полномочиями, был послан в Феррару, с тем чтобы изложить условия Людовико и уладить дело. Затем возникло еще одно препятствие, что вызвало немалое беспокойство д'Эсте. В ноябре 1490 года Тротти писал, что если синьор Людовико и не был бы рад приезду «нашей мадонны герцогини», то есть герцогини Элеоноры, «то только вследствие своего уважения к самой герцогине, а также из-за возникших сплетен; или же в самом деле из уважения к той своей возлюбленной госпоже, которую он поселил в замке, которая сопровождала его, куда бы он ни шел; и она с ребенком, и мила как цветок, и он часто брал меня с собой, чтобы видеть ее. Но не следует торопить время, которое исцеляет все. Чем меньше внимания мы будем ей уделять, тем быстрее он откажется от нее. Я знаю, о чем говорю».
К тому времени все уже было улажено. В августе Людовико послал Франческо да Касате в Феррару с более определенными обещаниями. Он купил невесте ожерелье из крупного жемчуга с прекрасным изумрудом в оправе из золотых цветков, прозрачный рубин и жемчужину в драгоценном камне грушевидной формы. Свадьбу опять назначили на позднюю зиму. Сопровождать Беатриче должны были ее мать и сестра Изабелла. Молодая маркиза Мантуи решила подготовить соответствующую случаю процессию из ста трубачей и девяноста всадников; она знала, что во всей Италии нет более великолепного двора, чем двор Сфорца. Но когда Людовико, ссылаясь на множество ожидаемых гостей, попросил ее взять с собой как можно меньше людей, она вдвое сократила свиту и оставила только тридцать всадников. Без сомнения, в душе она была только рада сократить расходы, для которых с трудом могла найти средства.
Тем временем Людовико дал поручение Кристофоро Романо, которого Асканио прислал ему из Рима как талантливого молодого скульптора, отправиться в Феррару и сделать бюст Беатриче, который теперь хранится в Лувре. Вероятно, он весьма схож с оригиналом. Беатриче исполнилось только пятнадцать лет, она еще не вполне развита, и в ее внешности есть нечто почти детское. Ее округлые щеки и полные губы достались ей от арагонской династии, вернее, от матери. Весьма характерной ее чертой был маленький, заостренный нос. Своим очарованием Беатриче была обязана не своей внешности, а живости своей натуры, своему духу и энергии, той жизненной силе, которая сквозит во всем, что мы знаем о ней, как, например, на портрете работы Леонардо, в подлинности которого нет сомнений.