Зима была очень морозной, одной из самых холодных из всех когда-либо здесь известных. К концу года река По замерзла и Феррара была покрыта глубоким снегом. Кортеж отправился в путь 29 декабря. Вместе с Беатриче ехал ее брат Альфонсо, который должен был привезти обратно свою невесту Анну Сфорца, сестру герцога Миланского. Мужчины ехали на санях, женщины — на деревенских повозках, пока не добрались до судоходной части реки. Здесь их ожидали баржи, присланные из Павии. Беатриче деи Контари, одна из известных своей жизнерадостностью служанок Изабеллы, послала маркизу Мантуи любопытное описание этого путешествия. Установились весьма сильные холода, но хуже всего было то, что из-за такой погоды баржа с провизией все никак не появлялась. Если бы Мадонна Камилла не послала им ужин, «то я была бы уже святой в Раю». Слезы выступали у нее на глазах при виде несчастной маркизы, дрожащей от холода, но не имевшей возможности согреться у огня. В конце концов она подошла к кровати и попросила свою госпожу лечь вместе с ней, чтобы согреть ее, «но я так желала ей Вас, Ваша Милость, зная, сколь мало я могу служить заменой, я едва ли могла согреть ее так, как Вы, non avendo io il modo» (я не имею такой возможности). Теперь же, добавляет она, когда ее госпожа находится в безопасности в Павии и наслаждается свадебными увеселениями, она серьезно подумывает о том, чтобы составить завещание, после всего, что им пришлось пережить.
Ниже Павии, в важном стратегическом пункте в месте слияния рек По и Тичино, Джан Галеаццо Висконти построил свой величественный замок. Здесь невеста сошла на берег и встретилась с Людовико. Семнадцатого января в часовне замка в весьма скромной обстановке состоялось их венчание. На церемонии отсутствовали даже герцог и герцогиня Милана. Из письма Эрколе Феррарского к своей супруге видно, что и в этом случае тоже «желаемый исход дела не последовал». Но он призывает свою супругу не беспокоиться по этому поводу. Возможно, Людовико пока воздержался от этого шага из искренней любви к своей невесте и нежелания ее огорчать, приняв во внимание ее невинность и робость. Нет никаких сомнений, добавляет Эрколе, в том, что он дожидается подходящего случая, как предполагает Амброджио да Розате. На основании этих писем профессор Гарднер заключает, что герцогиня, дочь Ферранте, поначалу не питала никаких чувств к Людовико, но впоследствии была совершенно очарована его добротой и учтивостью.
Людовико незамедлительно вернулся в Милан, чтобы проследить за приготовлениями к свадебным торжествам. Проведение их было поручено Галеаццо Сансеверино, быстро завоевавшему такое же доверие у герцогини Бари, каким прежде пользовался у герцога. Его юная жена Бьянка, которая, несмотря на свой нежный возраст, сама занималась хозяйством и присутствовала на всех важных церемониях, стала неразлучной подругой Беатриче, чувствовавшей к ней искренне расположение.
В обустройстве великолепного дома для своей супруги Людовико решил ничего не оставлять незавершенным. Он издал приказ управляющим всех главных городов герцогства, повелевая им прислать всех живущих у них художников в Милан для работы в зале делла Балла и в других помещениях замка. Подчинившимся этому приказанию было обещано щедрое вознаграждение; остальным грозил штраф и немилость герцога. Синьор Малагуцци-Валери полагает, что упомянутым Леонардо был какой-то другой художник, а не да Винчи, поскольку тот стал уже к тому времени прославленным мастером и не мог быть включен в список менее значимых живописцев. Потолок в зале делла Балла был украшен лазурью и золотом — лазурный ляпис в те времена ценился почти так же, как драгоценные металлы, — что придавало ему сходство со звездным небом, тогда как героические деяния Франческо Сфорца были изображены на развешенных по стенам гобеленах. Людовико любил прославлять своего отца. Каньола пишет: «Этот славный и великодушный государь украсил замок Порта Джовио в Милане удивительными и прекрасными строениями, а площадь напротив названного замка была расширена; и он расчистил все улицы города, выкрасил и нарядил их; и то же самое он сделал в городе Павии; поэтому, хотя поначалу их называли уродливыми и грязными, теперь их можно назвать прекраснейшими; это великое достижение, славнейшее и заслуживающее высочайшего признания, особенно со стороны тех, кто видел их ранее и видят, каковы они сейчас». По-видимому, именно к этому периоду относится фреска (ныне хранящаяся в коллекции Уолейса), на которой изображен Джан Галеаццо, читающий Цицерона или, скорее, играющий с томиком его произведений.