Несмотря на свою молодость, Изабелла стала для Людовико другом, у которого тот мог спросить совета и на которого мог положиться. Он мог обращаться к ней так, как бы он обращался к своей матери. Мужчина с его характером инстинктивно ищет в женщине симпатии и поддержки. В письме от 12 марта 1494 года Моро пишет, что так скучает по ее обществу, «что мы признаемся в том, и кажется нам, словно мы теряем часть самих себя, когда она прощается с нами до завтра». Тротти пишет, что за все те тринадцать лет, которые он провел в Милане, он еще никогда не видел, чтобы Сфорца так чествовали своего гостя. Когда Изабелла останавливалась в Милане, Людовико едва мог отойти от нее, заставляя послов и весь двор следовать за ней по пятам и уступая ей дорогу, к всеобщему изумлению, «и часто Его Милость ездил вместе с ней по садам в carretta». Людовико никогда не был неразборчив в своих любовных связях, и об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что он был способен испытывать искренние дружеские чувства по отношению к столь привлекательной женщине, не возбуждая, по-видимому, никаких подозрений и ревности своей жены, хотя маркиз Гонзага не был в восторге от их близости, дававшей почву для некоторых сплетен. «Тихая дружба и искренняя симпатия связывала двух этих людей, которые любили роскошь и искусство. — пишет Малагуцци-Валери. — Они обменивались дарами и любезностями и с радостью проводили время вместе в Милане, одни или в компании Беатриче». Между двумя дворами — миланским и мантуанским — установились тесные связи. Людовико учредил еженедельные торговые обмены с Мантуей. Туда он отправлял трюфели, овощи и артишоки, а взамен получал любимую им форель из озера Гарда.
Беатриче не обладала тем даром красноречия, благодаря которому письма Изабеллы представляются нам столь неожиданно современными. Изабелла послала ей описание свадьбы ее брата и Анны Сфорца, которая сопровождалась великими торжествами, включавшими в себя постановку двух комедий Плавта, чем славилась Феррара. Беатриче отвечала, что письмо это позволило ей ощутить свое присутствие на этом празднике. Она была настолько уверена в привязанности к ней своей сестры, что могла написать: «Я твердо знаю, что вы очень скучаете по мне и что мое отсутствие лишило вас немалой доли радости от той свадьбы. Не буду отрицать, что теперь, когда я разлучена с Вашей Милостью, я не так сильно переживаю разлуку со своей любимейшей сестрой, как Ваша Милость всегда тоскует без меня; но и я чувствую, что лучшая часть меня самой оказалась вдали от меня».
Беатриче дЭсте теперь стала государыней самого блестящего двора в Италии. Он и раньше славился своим великолепием и своими охотами, но она придала ему пикантность и жизнерадостность. Миральто говорит о ней как об очень юной, прекрасной, смуглолицей девушке, «изобретательнице новых костюмов, танцующей и развлекающейся днем и ночью», и, подобно всем в ее семье, она в не меньшей степени интересовалась литературой и искусством. Ее безграничная, бурлящая жизнерадостность совершенно покорила ее умеренного, уже зрелого супруга, который едва мог устоять под напором ее темперамента. Из них двоих она была определенно сильнее, во времена опасности брала на себя лидерство и оказывала, вероятно, немалое влияние на государственные дела. «Если герцог Бари, наделенный, помимо недостатков и пороков, всеми достоинствами итальянского государя эпохи Ренессанса, сумел сыграть гораздо более значимую роль, чем позволяло его положение, то во многом благодаря его супруге, тщеславной совершенно по-женски и, если вам будет угодно, даже жестокой, особенно по отношению к герцогине Изабелле, но с характером решительным и упорным и острым умом, увлекаемым всеми соблазнами роскоши и очарованным искусством». Беатриче часто бывала жестока. Сразу после ее смерти шут по имени Фрителла писал Изабелле д'Эсте, что из-за ее гордыни и кошачьей натуры он считает невозможным горевать о ней. Но она была душой и сердцем миланского двора. В той страсти, с которой она окуналась во всевозможные развлечения, было нечто, напоминающее лихорадочное возбуждение человека, неосознанно предчувствующего свою раннюю смерть. И в этом она кажется живым воплощением тех веселых лет перед бурей.