История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Но он не хотел забираться так далеко просто так, поэтому окружил Ю-чэн и попытался его осадить. Но войска Ли Гуана были отброшены от города в рекордно короткий срок, и Ли понял, что у него нет иного выхода, кроме как возвращаться домой. Развернувшись, он направился к землям Хань по своим следам. Вся бесплодная экспедиция заняла два года, и домой вернулось лишь менее пятой части первоначальной армии.

Император У-ди, получив известие, что армия находится на пути домой, впал в ярость и послал приказ остановиться у прохода, который вел из Ферганы на территорию Хань – Ведьминых ворот. «Каждый, кто пройдет через проход, будет зарублен на месте», – заявляло послание. Ли Гуан остановился он не мог ни идти домой, ни повернуть назад. Целое лето он ждал, забытый, с остатками своей армии.

У-ди считал, что репутация его империи в опасности, и теперь, когда пути на запад были открыты, он не мог позволить себе потерять лицо. «Другие земли стали бы презирать Хань, – пишет Сыма Цянь, – и Китай превратился бы в посмешище». Поэтому он опустошил царскую сокровищницу, чтобы нанять солдат и закупить припасы для них, собрал дань воинами со своих союзников и освободил всех преступников из тюрем, чтобы отправить их сражаться в Фергану.

Ли Гуан, получивший новую армию из осужденных и наемников, не пришел в особый восторг, однако извлек урок из предыдущей кампании. Он вновь отправился к Ю-чэну. На этот раз первый же укрепленный город, который отказался поставить провиант для проходящих солдат, был осажден, взят и разграблен, а все население истреблено.¹⁹ «После этого, – замечает Сыма Цянь, – его продвижение вперед стало беспрепятственным».

Ю-чэн пал. Вскоре то же произошло и с Эр-ши, столицей ферганского правящего князя. Сюнну не смогли остановить продвижение ханьского войска. Через четыре года после начала первой кампании под контроль Хань перешла вся Фергана.

Это было великое достижение; оно продемонстрировало превосходство Хань над сюнну, а также показало государствам на западе вдоль Шелкового пути, что им лучше уступать войскам Хань: «Все государства Запада были шокированы и напуганы», – говорит один рассказ.²⁰ Император Хань необыкновенно эффективно защитил претензии своей империи – ее право торговать на западе.

Однако престиж – дорогое удовольствие. Когда У-ди умер в 87 году до н. э. тогдам же, когда Сулла отправился в Малую Азию во главе своих легионов), Шелковый путь оставался открытым. Но сокровища Хань растаяли, армия была истощена. Следующие два императора династии Хань, Чжао-ди и Сюань-ди, мало что смогли сделать для расширения империи.

Как только Сулла благополучно покинул Италийский полуостров, второй консул выслал Цинну из города и запер ворота. Цинна, кипящий от злости за стенами, начал собирать себе армию, намереваясь с боем ворваться внутрь. Получив в Северной Африке эти новости, Марий немедленно вернулся, встретившись с Цинной возле города.

Марий доставил себе удовольствие небольшим театральным действием. Плутарх говорит, что он, одетый в лохмотья и заросший, так как отказывался подстригать волосы до возвращения в Рим, медленно хромая, встретился с Цинной, как гонимый пожилой проситель. Сведения об этом смирении наверняка дошли в Рим, где оставшийся консул быстро становился непопулярным (трудно было оставаться хорошим для всех в Риме первого века до нашей эры). Возможно, взятки попали в нужные руки – во всяком случае, Сенат послал извещения, приглашая обоих, и Цинну, и Мария, вернуться в Рим.

Марий, хоть и облаченный в лохмотья, сохранил значительное личное состояние и использовал его, чтобы собрать большую армию североафриканских наемников. Они с Цинной подошли к Риму во главе этой внушительной силы и прошли через ворота.

По поведению Мария позднейшие источники предполагают, что к тому времени он уже плохо соображал. Его личный телохранитель убивал без вопросов любого, на кого он указывал, пусть даже поначалу этот «любой» бывал другом Суллы. Кровавая баня вскоре разрослась. «Если кто-либо приветствовал Мария, но не получал ни слова приветствия в ответ, – говорит

Плутарх, – это само по себе оказывалось сигналом к убийству прямо тут же, на улице; в конце концов даже его друзья начали впадать в ужас всякий раз, когда подходили к Марию поздороваться».²¹ Даже Цинна начал посматривать на союзника с беспокойством.