Так Цицерон, величайший оратор Рима, нашел трагический конец, после того как он незадолго перед тем, достигнув вновь вершины блеска и почета, с самоотверженным мужеством ратовал за свободу своего отечества, за существование республики. За несколько месяцев до этого он в одной из своих филипийских речей сказал: «Такова моя судьба, что я не могу ни победить без республики, ни быть побежденным без нее». Республика побеждена, и передовой боец ее лежит бездыханный. Конечно, нужна была бы сила свыше человеческой, чтобы спасти от погибели распадавшееся здание Римской республики, после того как республиканская доблесть исчезла из среды выродившегося поколения, а Цицерон, при всей доброй воле, не был сильным характером, не был великим государственным человеком. Благородной любви к отечеству никто в нем, разумеется, отрицать не станет; но ему недоставало политической прозорливости, твердой цели и непреклонной силы воли. Мгновенная опасность внушала ему, правда, мгновенное мужество, но только слишком скоро начинал он колебаться и тревожиться и думать о собственной безопасности. Поэтому его не без основания укоряют в изменчивости политической окраски. В начале своего поприща он примкнул к народу и к Помпею и старался выдвинуться этим путем; став консулом, он перешел на сторону аристократии, но вместе с тем поддерживал Помпея, ее тогдашнего противника. Затем он пристает к триумвирам Помпею и Цезарю, а когда последние рассорились, он сохраняет связи с обоими, обращается без достаточной решимости на сторону Помпея, входит в соглашение с Цезарем, победителем. После смерти Цезаря он ликует и делается передовым бойцом сената. Во всем этом, конечно, много непостоянства и неустойчивости; но нам не следует за это слишком строго судить его. Для того чтобы среди тогдашней смены обстоятельств, при беспорядочной борьбе партий и лиц неуклонно шествовать по одному пути, необходимы были проницательный взгляд и сильная, могучая воля, которые даются немногим; и нет сомнения, что его благонамеренное стремление мириться и соглашать, улаживать смуты, поддерживая существование государства, много способствовало тому, что он становился то на эту, то на другую сторону. Цицерон вообще был натура мягкая, раздражительная и подвижная, легко и скоро поддававшаяся напору противоположных настроений и ощущений; несамостоятельный и нетвердый в себе, он охотно опирался на других, сообразуясь с их суждениями. Эти слабости мы ему прощаем, так как они не безусловно зависели от его воли; более однако, должны мы порицать его тщеславие и хвастливость. Но, помимо этого, характер Цицерона представляет много почтенных и привлекательных сторон. Нельзя не ценить высоко его нравственной безупречности в такое испорченное время, его умеренности в наслаждениях, его бескорыстия, нежной любви и заботливости к своему семейству, его склонности ко всему высокому и благородному; мы удивляемся его неустанной деятельности на пользу государства и друзей своих, неутомимому прилежанию, с которым он с молодых лет работал над своим образованием и в течение всей своей жизни разрабатывал науки, как из любви к умственной деятельности, так и ради службы своему народу и его славе. Как оратор, ученый и писатель он оказал своему народу величайшие услуги. Цезарь выразился о нем: «Его триумф и лавры великолепнее триумфов и лавров полководца, ибо он, расширив пределы римского духа, предпочтителен тому, кто расширил пределы римского господства». Смолоду он разнообразнейшими учеными занятиями приобрел себе богатый запас познаний, и многостороннее умственное развитие обратил на пользу современников и потомства как путем ораторского искусства, в котором он достиг высшего совершенства, так и многочисленными сочинениями риторического и философского содержания. В то же время, соревнуясь с греками, научные сокровища которых перенесены им на почву Лациума, он редким мастерством в обращении с латинским языком оказал на разработку его такое влияние, что он во все времена почитался образцом классического изящества в латинской речи.