Труд Фукидида принято называть просто «Историей». Разделение его на восемь книг сделано, по-видимому, уже после смерти автора. Задавшись целью написать историю войны, Фукидид главное внимание обращает на военные действия. Однако самый ход событий заставляет его нередко рассказывать и о внутренней жизни государств. Фукидид говорит, что стремился к точному знанию и не излаал таких вещей, которые узнавал от первых встречных, или таких, которые мог только предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, или такие, о которых узнавал от других, после точной проверки каждого факта (I, 22). Автор выше всего ставит истину. Он заявляет, что хочет создать «достояние навеки, а не предмет соревнования только сейчас» (I, 22). Ради этого он старался добывать по мере возможности документальные данные — постановления высших государственных органов, распоряжения властей, договоры между государствами и т. п. И в тех случаях, когда мы в настоящее время на основании открытых подлинных надписей можем проверить его сообщения, точность их вполне подтверждается, например договор, приведенный им в «Истории» (V, 47). Хотя Фукидид приводит документы дословно, отступления касаются только стилистической стороны. Чтобы получить наглядное представление о ходе военных действий, о сражениях и т. п., Фукидид отправлялся на место действия. Таким отношением к труду определялся его исторический метод — точность и беспристрастность всего изложения. Он признается даже, что изгнание помогло ему в этом отношении, так как поставило его вне партий и дало возможность воспользоваться сведениями обеих воюющих сторон.
Фукидид принадлежит к более молодому поколению, чем Геродот. Он глубоко усвоил научное мировоззрение своего времени и, подобно Эврипиду, является типичным представителем греческого «просвещения». Соответственно этому в его сочинении нет места ничему сверхъестественному; никаких чудес он не упоминает. Божество в его истории не играет никакой роли. Все управляется, с его точки зрения, разумом, и только то, чего нельзя объяснить естественным путем, он относит за счет судьбы. Изучая человеческие взаимоотношения, он приходит к признанию того, что определенные нравственные качества присущи вообще человеческой натуре. В знаменитом месте, где он говорит о смутах на острове Керкире, он замечает: «Много происходило во время смут в государствах тяжелых бедствий, которые теперь бывают и будут повторяться всегда, пока природа людей будет оставаться той же» (III, 82). Делая беглый обзор ранней истории, Фукидид придает большое значение материальным и экономическим отношениям и географическому положению страны; он широко пользуется методом изучения культурных пережитков, выводя из них интересные заключения относительно древнейших условий жизни (I, 2 — 11; III, 104).
Все изложение Фукидида отличается исключительной серьезностью, которая не оставляет места для анекдотов и часто принимает характер глубокого драматизма. Образцом этого может служить знаменитое описание моровой язвы в Афинах в 430 — 429 гг. Корабль, пришедший с востока, занес ужасную эпидемию. Среди скученного населения Афин, замкнувшегося в стенах города во время вторжения спартанцев, зараза распространялась с невероятной быстротой. Сам Перикл сделался жертвой болезни. Фукидид тоже переболел, но остался жив и с большой точностью описал ее симптомы (тиф). Под влиянием высокой температуры у больных начинается бред, галлюцинации. Мучимые жаждой, они ищут воды; в бредовом состоянии выбегают из домов к колодцам, лезут и обрываются в них или умирают около них. Трупы умерших валяются на улицах неубранными, так как здоровые не решаются к ним подходить, боясь заразы. Целые семьи вымирают. В городе распространяется паника и следом за ней крайняя деморализация. Видя, что смерть неизбежна, некоторые хотят провести в радости и наслаждениях последние часы и предаются диким оргиям разврата; происходит настоящий «пир во время чумы». Другие, пользуясь общим смятением, спешат поскорее нажиться за чужой счет, обманывают и грабят растерявшихся людей, которые не знают, куда бежать, так как город окружен врагами (II, 48 — 54). Это потрясающее описание моровой язвы не раз служило образцом для подражания в мировой литературе: для римского поэта Лукреция (I в. до н. э.) в поэме «О природе» (VI, 1138 — 1286), а через него для Боккаччо при описании мора во Флоренции в XIV в. в «Декамероне»[203]
, для английского поэта Вильсона (конец XVIII в.) в драме «Город чумы», для Пушкина — «Пир во время чумы».