История древнегреческой литературы

Ученику Нонна Мусею принадлежит небольшая поэма «Геро и Леандр» в 340 стихов. Здесь обработан старый сюжет о любви двух молодых людей, знакомый нам по «Героидам» Овидия (XVII И XVIII) в римской литературе. Леандр переплывал по ночам через Геллеспонт (Дарданеллы) для свидания с возлюбленной Геро, но однажды, захваченный бурей, потеряв направление, когда ветер задул светивший ему путеводный огонь, он утонул в волнах. Волны принесли его тело к берегу, где поджидала своего милого Геро. Увидев бездыханный труп, она не могла пережить этого и бросилась в море. Эта маленькая поэма, совмещающая в себе эпиллий с любовным романом, полна драматической силы и художественной прелести. В новое время ей подражал Шиллер в балладе «Геро и Леандр» и Грильпарцер в трагедии «Волны моря и любви».

К концу V в. относятся еще две эпические поэмы: Трифиодора «О взятии Трои» и Колуфа «О похищении Елены». Все это — перепевы гомеровской поэзии на хорошо знакомые темы с соблюдением приемов эпического стиля, но обработанные во вкусе позднего времени. Видно, что Трифиодор находился под влиянием Нонна и сам оказал влияние на Колуфа.

В позднюю пору античного мира большое распространение имели маленькие песенки во вкусе Анакреонта, так называемые «анакреонтические» стихотворения. Сохранился целый сборник этих произведений неизвестных авторов первых веков нашей эры. Только по особенностям стихосложения и по языку можно определить их позднее происхождение. Есть среди них немало шаблонных, но некоторые отличаются большим остроумием, изяществом и красотой и потому вызывали впоследствии бесчисленное множество переводов и подражаний. Есть переводы и переложения их у М. В. Ломоносова («Разговор с Анакреонтом»), Державина, Гнедича, Пушкина. Так, у Пушкина: «Узнают коней ретивых...». Полный перевод их дал Л. А. Мей. Уход от практической жизни, эротика и культ формы — все это типичные признаки упадочной поэзии.

Типично стихотворение, в котором автор заявляет, что хочет спеть героическую поэму про атридов, т. е. вроде «Илиады», или про Кадма, основателя Фив, или про Геракла (Алкида), но лира или барбит (музыкальный инструмент) поет только про Эрота, т. е. про любовь.

Хочу я петь Атридов,
И Кадма петь охота,
А барбитон струнами
Звучит мне про Эрота...
{Перевод Л. А. Мея)

Отметим еще стихотворения: «Должно пить», «К женщинам», «Промокший Эрот», «Ужаленный Эрот», «К девушке» и т. д.

Мотив желания превратиться в какой-нибудь предмет, чтобы быть как можно ближе к любимой, повторяется позже много раз в мировой литературе. Исследователи предполагают, что расцвет анакреонтической поэзии относится к IV в. н. э.; она не угасла с концом античного мира, а передалась по наследству в византийскую литературу.

Образец такой бездумной поэзии сохранился в виде надгробия на могиле какого-то Сикила (надпись с нотными знаками!):

Коль жив, живи беспечно
Без горя и забот:
Ведь наша жизнь не вечна,
А там... конец нас ждет.

В числе малых форм, которые имели широкое распространение в позднюю пору античного мира, была, как мы видели и ранее, эпиграмма. Ею занималось большое число поэтов. Сатирику Лукиану принадлежит ряд эпиграмм, писали их и императоры Адриан и Юлиан, и астроном Клавдий Птолемей, и разные риторы и грамматики. Ее усвоили и такие христианские писатели, как Григорий Богослов (Назианзин) (IV в.), написавший свыше 250 эпиграмм.

Сохранилось 150 эпиграмм Паллада, одного из последних поборников язычества (конец IV и начало V в.). Он был простым школьным учителем, так называемым «грамматистом», и хорошо познал горечь современной жизни. Откликаясь с удивительной силой на злобу дня, он смеялся над грамматиками, монахами, врачами, актерами и т. д. и приходил к весьма печальному выводу:

Жизнь вся — лишь сцена и шутка. Так или шутить научися,
Скинув серьезность с себя, или невзгоды терпи!
(«Палатинская антология», X, 72)

Ко всем трудностям присоединялось еще положение Паллада как приверженца старых языческих верований. Он скорбит при виде нетерпимости представителей восторжествовавшей новой религии и изуверства, жертвой которого сделалась его учительница, ученая женщина Гипатия. Однако он находит утешение в своей свободе:

Прочь все надежды, все думы о счастье! Вперед уж не стану
Тешить обманом себя, пристани я уж достиг.
Хоть человек я и бедный, с свободой живу неразлучно —
Гордым богатствам свою бедность в обиду не дам.
(«Палатинская антология», IX, 172)