История древнегреческой литературы

Для Пиндара как гениального поэта своего времени показательно высокое представление о поэзии. Он считает поэтическое искусство «мудростью» (sophia). Уже в I Олимпийской оде в честь Гиерона (476 г.), полный сознания своего значения для Греции, он заканчивает стихотворение словами: «Да будет же твоим (т. е. Гиерона) уделом ныне высокий счастья путь, а мне — с победоносцами быть дружным и повсюду искусством между эллинов сиять!» (115 сл.).

Подлинный поэт — «мудрый»; он знает многое от природы. Он подобен «божественной птице Зевса», т. е. орлу, а те, которые берут одним учением (он имеет в виду Симонида и Бакхилида, которые вели против него интриги), «пусть каркают на него, как жадные вороны» (Ол., II, 94 — 97). Он высказывает убеждение, что «слово живет дольше дел, если язык извлечет его с помощью Харит из глубины сердца» (Нем., IV, 6 — 8). Харитам, богиням обаятельной, силы, изящества и красоты, поэт посвящает вдохновенное стихотворение по случаю победы Асопиха Орхоменского (Ол., XIV). «Да не покинет меня чистый свет шумных Харит», — говорит он в другом месте (Пиф. IX, 89 сл.). Только песня обеспечивает память великим деяниям. Великие подвиги остаются покрытыми мраком, если не прославлены в гимнах, и Одиссей своей славой обязан более всего Гомеру (Нем., VII, 20 сл., ср. Истм., V, 26 — 28). «Прежнее обаяние спит, смертные не помнят того, что не достигнет высшего цвета искусства в славных потоках слов» (Истм., VII, 16—19). «Доблесть живет долгое время в славных песнях» (Пиф., III, 114 сл.). Песня есть «сладкий плод сердца», сокровище (Ол., 1, 15; VII, 8; Пиф., VI. 7). Он называет себя «славным пророком (prophatas) Пиэрид», т. е. Муз, предвосхищая подобное же определение у Бакхилида и особенно известное из римской поэзии, например из Горация и др[97]. — vates.

Свои мысли о высоком значении поэзии и песни Пиндар облек в особенно величественные образы в начале замечательной I Пифий-кой оды. Все на свете покоряется обаянию песен — не только люди, но и боги, даже воинственный Арес; звуки песен заставляют трепетать чудовищного сына Земли, стоглавого Тифона, поднявшего некогда восстание против Зевса и заключенного за это в недра Земли; там он по временам начинает шевелиться, производя извержение наваленной на него огнедышащей Этны. Поэт пользуется случаем описать в поэтических образах извержение Этны, которое произошло в 478 или 475 г. до н. э., как действие этого мифического чудовища. Вот вступительная часть этой оды:

(Строфа 1)
Золотая форминга[98]

, совместный уделАполлона и Муз темнокудрых!
Тебя слушает пляска, начало торжеств,
И певцы твоим знакам послушны,
Когда, вся трепеща под ударами рук,
Ты зачин хороводный заводишь.
Ты разящий перун погашаешь огня
Вековечного силою звуков.
А на Зевсовом скипетре дремлет орел,
Оба быстрых крыла опустивши, —
(Антистрофа 1)
Царь пернатых. Ему над кривой головой
Тучу черную ты разливаешь,
Сладкой дремою вежды смыкая, а он,
Очарованный силою звуков,
Свою гибкую спину вздымает сквозь сон.
Сам суровый Арес покидает
Острие грозных копий, лаская в тиши
Свое сердце, а стрелы тех звуков
И богов услаждают искусной игрой
Латоида[99] и Муз пышноризных.
(Эпод 1)
На кого же прогневался Зевс, те трепещут,
Пиэрийский[100] заслышавши глас,
Кто ни есть на земле или на море бурном
И кто в Тартаре страшном лежит, —
Тот богов супротивник, Тифон стоголовый,
Его грот киликийский преславный взрастил,
Но теперь ему выси приморские Кимы[101]
И Сицилия давят косматую грудь.
Поднебесным столпом над ним снежная Этна
Тяготеет — кормилица вечных снегов.