История древнегреческой литературы

Вот уже пол подметен, и омыты и руки и кубки;
Вот и венки из цветов раб надевает гостям.
Тот благовонное миро в сосуде гостям предлагает,
И перед ними кратер, радостей полный стоит.
Есть и другое вино, что сулит никогда не иссякнуть,
Сладкое здесь в кувшинах, запах кругом разнося... и т. д.

Прославляя радости пира, автор считает приличным и опьянение, но с таким условием, чтобы гость мог на своих ногах вернуться домой. Как философ, он напоминает о добродетели, а как моралист, критиковавший традиционные мифы, он не допускает вздорных, с его точки рения, рассказов о титанах, гигантах и кентаврах. Этим стихотворением заинтересовался А. С. Пушкин, который сделал его переложение: «Чистый лоснится пол, стеклянные чаши блистают...».

Парменид изложил свое учение, в большой поэме «О природе» под видом откровения богини Правды, к которой он будто бы был принесен на чудесной колеснице. Довольно большой отрывок рассказывает, как он, сопровождаемый дочерьми Солнца, несется через эфир, созерцая картину мироздания, и, наконец, через врата Дня и Ночи вступает в обитель Правды. Две части первой книги поэмы посвящены вопросам об истине и о мнении. Философ признает существование только бытия и решительно отвергает мысль о небытии. Вот образец его рассуждения (фр. 8).

... Один только путь утверждать остается,
Что бытие существует. Есть признаков этого много:
Не возникает оно, не подвержено гибели вовсе,
Целью оно, однородно, незыблемо и бесконечно.
Не было прежде и после не будет, лишь ныне все вместе,
Сплошь все одно. Так какое ж начало ему ты подыщешь?
Как создалось и откуда? Из небытия ведь не скажешь
И не подумаешь даже: нельзя ни сказать, ни представить,
Не было чтоб бытия. Да какой же закон произвел бы
Рано иль поздно его, когда нет ему вовсе начала?
Только одно может быть оно есть или нет его вовсе.
Также из небытия чтобы что-то другое возникло,
Правдоподобность никак не допустит. Поэтому Правда
И не дает ни возникнуть, ни гибнуть, но крепко в оковах
Держит...

Таким образом, отрицая познаваемость мира посредством чувственных восприятий, Парменид в то же время признает объективность его существования и примыкает к ионийским материалистам. Для подтверждения своих взглядов он опровергает учение Гераклита о движении и переходе одного качества в другое, а равно и теорию пифагорейцев, признававших рядом бытие и небытие.

К числу последователей школы Пифагора относили выдающегося комического поэта VI в. сицилийца Эпихарма (см. гл. XIII), который, как видно из сохранившегося отрывка (фр. 170), высмеивал и Гераклита и элейцев: должник отказывается платить кредитору, говоря, что брал деньги не у того человека, каким является кредитор сейчас, и т. д.

5. ПЕРВЫЕ ГЕОГРАФЫ И ИСТОРИКИ-ЛОГОГРАФЫ

Желание знать прошлое своего народа зародилось у греков очень рано. Первоначально оно находило отклик во всевозможных сказа ниях, из которых многие дали материал для эпических произведений. Эпос по самой своей сущности есть особый вид исторического рассказа. Его отличительной особенностью является только то, что увлекательный вымысел занимает в нем главное место, а историческая достоверность отступает на задний план. Общий культурный подъем, начавшийся особенно явственно с VII в. до н. э., пробудил интерес к научному знанию и вместе с этим положил начало исторической науке, а развитие связей с другими племенами и народами привело к появлению географической и этнографической литературы.

Словом «история» у греков первоначально обозначалось вообще всякое исследование, изучение и научное знание[112]. В теперешнем смысле это слово стало применяться много позже. Ранние греческие историки были известны под именем «логографов», что значит «авторы рассказов», и отличались от киклических поэтов лишь по внешнему признаку, так как писали прозой; местные предания и мифы занимали у них еще главное место.