История Древней Греции

Если теперь труд Геродота сравним с предшествовавшими ему начатками прозаической истории и с уцелевшими отрывками более позднего противника Геродота, Ктесия, то превосходство оказывается бесспорно на стороне нашего историка. С одной стороны, нет решительно никакого основания приписывать этим писателям бо́льшую степень достоверности или критической разборчивости, в чем убеждают нас отзывы Дионисия Галикарнасского и Страбона[221], равно как и самые отрывки их произведений, а с другой, Геродот первый дал связные, последовательные, богатые бытовыми подробностями исторические и этнографические очерки большинства стран известного тогда мира, облеченные к тому же в форму простого, проникнутого глубоким чувством и нередко поистине художественного повествования.

Разумеется, это не исключает ошибочности многих известий Геродота и возможности поправок к нему при помощи Ктесия, написавшего, между прочим, историю персидской монархии с древнейших времен в 23 книгах («Persica»). Придворный врач воспользовался своим пребыванием при персидском дворе для составления своего исторического труда частью на основании архивных документов (διφύεπαι Βασιλικαι), частью по личным наблюдениям. В историческом очерке мидян, в повествовании о низвержении Астиага, о судьбе Креза в плену у Кира, о Камбисе и других Ктесий значительно отступает от Геродота, и во многом известия позднейшего историка оправдываются надписями. Однако, по словам самого Сэйса, большая часть его ассирийской истории состояла из ассиро-вавилонских мифов, превращенных в правдоподобные рассказы путем рационализирования; между тем в истории Персии некоторые известия его уступают по достоверности Геродотовым.

Поскольку Сэйс в интересе исторической истины поправляет и дополняет Геродота, постольку он прав и поучителен. Но, как мы видели выше, главная задача английского критика в оценке Геродота состоит не в исправлении и пополнении его известий, а в низведении самого писателя на уровень заурядного собирателя басен, к тому же ревниво преследующего мелкие цели авторского самолюбия насчет доброго имени своих предшественников и здравого смысла читателей, ввиду этого не останавливающегося перед литературными передержками.