История Древней Греции

В заключение необходимо сказать несколько слов о преемственной связи труда Сэйса с трудами других ученых, занимавшихся Геродотом. Ошибочно было бы думать, что Сэйс со своим крайним скептицизмом стоит в европейской литературе последнего времени одиноко. Необходимость строго критического отношения к известиям древнего повествователя, в частности к известиям географическим, признана была уже знаменитым Нибуром в его «Kleine Schriften» (1828). В немецкой литературе можно указать несколько исследований, направленных к доказательству лишь относительной достоверности Геродотовых известий о событиях и личностях древней Эллады. Такова прежде всего монография Н. Веклейна: «Über die Tradition der Perserkriege», потом статья Нича «Über Herodots Quellen für die Geschichte der Perserkriege»; наконец, немало замечаний в этом смысле заключается в немецком комментарии упомянутого уже издателя Геродота Г. Штейна. Однако более непосредственно Сэйс примыкает по воззрениям на Геродота к соотечественнику своему, также упомянутому нами Блексли; от него он заимствует самое сближение «отца истории» с Марко Поло и даже с поэтом Дефо; он верно следует за ним и тогда, когда жестоко укоряет Геродота за умолчание о Гекатее при описании крокодила, гиппопотама и феникса (II, 68–73), при описании, составляющем «плагиат хвастливого компилятора»; наконец, Блексли же высказал мысль, столь старательно развиваемую его последователем, что Геродот принадлежал к числу писателей, которые нисколько не заботились о точности своих известий, заносили в свой труд лишь такие варианты сказаний, какие, по их мнению, могли произвести наибольший эффект на читателя и стяжать популярность автору, подобные писатели обыкновенно выдавали известия, получаемые из вторых рук, за свои личные наблюдения. Следовательно, общая оценка Геродота, сделанная Сэйсом и разобранная нами выше, не представляет чего-либо оригинального и есть, в сущности, только повторение мнений Блексли, причем позднейшему издателю и комментатору принадлежит разве особенная настойчивость в квалификации «отца истории» как писателя недобросовестного.

Критику, столь щепетильному к плагиатам древнего писателя, не лишне было бы яснее и точнее указать читателю на зависимость собственного труда от литературного пособия одного из предшественников, тем более что в наше время литературные нравы в этом отношении гораздо строже тех, какие были господствующими за четыре с лишним века до Р. X. Ближайшим по времени предшественником Сэйса в оценке реального содержания Геродотовой истории был известный историк классической литературы эллинов Дж. Магаффи, труд которого переведен и на русский язык («История классического периода греческой литературы»). От решительного приговора в том или другом смысле Магаффи воздерживается, но отвергает как совершенно несправедливое сближение Геродота с Дефо и полагает, что с помощью вещественных памятников и устного расследования традиций ближайших к нему эпох Геродот достиг значительной точности и ясности относительно раннего периода собственно эллинской истории. «Мелкие подробности, над которыми смеется Фукидид, только доказывают, насколько историк был свободен от серьезных промахов в этой части своего труда, и мы можем с уверенностью сказать, что при всей его любви к чудесному и слабости к россказням он сообщил нам больше и лучше того, что сумели рассказать его критические последователи, грешившие краткостью и пропусками многих интересных подробностей». За пределами эллинского мира достоверность Геродотовых известий заметно умаляется, особенно в исторической части; «но даже и в этих «случаях», – заключает Магаффи, – древний историк большей частью прав; добросовестному исследователю трудно не добраться в его рассказе до значительной доли правды». К тому же, в сущности, заключению приводит читателя и критический комментарий Сэйса, если освободить его от резкостей полемического тона в нескольких местах и исключить некоторые пока сомнительные пункты разногласия древнего историка с показаниями науки.

«Отец истории» может спокойно ждать систематической проверки своих показаний еще с одной стороны, именно со стороны первобытной этнографии. Едва ли позволительно сомневаться, что комментарий к Геродоту, составленный для задач этого последнего отдела знаний, решит вопрос о достоверности и доброкачественности в пользу, а не против нашего автора; до сих пор по крайней мере отдельные показания его в этом направлении пользовались, говоря вообще, решительным признанием науки, что еще раз бесспорно свидетельствует о широте личного опыта Геродота и о его авторской добросовестности.