История Древней Греции в 11 городах

История византийской эпохи и византийской цивилизации часто предстает в невыигрышном виде при сравнении с классической Грецией (все равно – архаической или эллинистической). В величественном всеобъемлющем труде Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи») мы находим наиболее едкое (хотя нисколько не оригинальное) выражение этой уничижительной точки зрения (см. главу 48 его труда, впервые опубликованного в 1788 году):

«…подданные Восточной империи, усваивавшие и бесчестившие названия греков и римлян, представляют безжизненное однообразие гнусных пороков, для которых нельзя найти оправдания в свойственных человеческой натуре слабостях и в которых не видно даже той энергии, которая воодушевляет выдающихся преступников» [84].

Вот так так! Мы узнаем, что пороки византийцев отличались гнусностью и были не просто однообразны, но «безжизненны». И прежде всего величайший недостаток византийцев заключался в том, что их цивилизация строилась не на основе свободы. Однако, безудержно восхваляя свободных афинских граждан, Гиббон не учитывает, что подобная политическая свобода отличалась весьма условным характером и отчасти – прямо или косвенно – основывалась на труде значительно более многочисленного слоя рабов. Точно так же героизм спартанцев при Фермопилах и Платеях, внесших столь символичный вклад в борьбу за сохранение свободы Греции (от «варварского», персидского владычества), был обеспечен ценой наследственного рабства еще большего числа мужчин и женщин, уничижительно прозванных илотами. Причем в отличие от афинских рабов илоты сами были греками и хранили общие живые – пусть и смутные, конечно, – воспоминания о «старых добрых временах», когда сами пользовались свободой.

Эта диалектика напоминает нам о том, что, хотя культура доэллинистической и (благодаря Риму) эллинистической Греции стала одной из важнейших основ культуры Запада – ведь оттуда пошли наши заимствования «политики», «демократии» и многого другого, – вместе с тем их культура и политика во многих отношениях не просто значительно отличались от наших, но и были откровенно чуждыми и совершенно «иностранными» (уж по крайней мере со времен восторжествовавшего в 1830-е годы аболиционизма) по сравнению с нашими образом мыслей и нормами поведения. Если выразить это одним словом, они были «другими».

И одна из причин продолжить изучение древнегреческой цивилизации заключается именно в стремлении оценить это отличие, эту «инаковость», чтобы сопоставить ее с тем, что у нас есть на самом деле (или в наших представлениях) общего с ними с точки зрения культуры. Позвольте мне в заключение акцентировать позитивные аспекты нашего эллинистического наследия. Прежде всего рассмотрим два знаменитых афоризма: один – широко употребительный, имперсональный и, если судить по месторасположению содержащей его надписи, имеющий божественное происхождение, и другой – приписываемый конкретному человеку, оказавшемуся в «слишком человеческих» обстоятельствах. Вместе, как мне думается, они дадут хорошую картину и внешнего – весьма привлекательного – сходства, и резких отличий греческого наследия.

Gnôthi seauton(«Познай самого себя») – так гласила одна из трех знаменитых надписей на храме Аполлона Дельфийского, духовном «пупе» древнегреческого космоса (см. Приложение). Сегодня для нас важно и интересно попытаться выполнить это предписание, как некогда сделали это наши культурные «отцы» – римляне: узнать, чем дышали греки, и если не дать полноценное объяснение их основополагающим социальным и культурным практикам, то хотя бы попробовать «прочувствовать» их. Политика, как я попытаюсь доказать ниже, в сущности, представляет собой процесс понимания – даже если он весьма отличается от всего того, к чему мы привыкли на нашем либеральном Западе.