Сколько себя помню, я всегда завидовал черной завистью людям с дарованным свыше талантом, особенно в области изящных искусств. Какие-нибудь рожденные простолюдинами виртуозные лютнисты, сладкоголосые трубадуры, самобытные стихотворцы или искусные рисовальщики могли годами не держать в руке ничего тяжелее наполненного до краев кубка и при этом вкусно есть, сладко спать и вообще в ус не дуть. И все потому, что в отличие от большинства остальных были поцелованы Богом, да к тому же замечены падкими до всего прекрасного господами, которые их взяли в оборот и стали лелеять, словно диковинных зверушек. Они, конечно, так и останутся чернью до конца своих дней, но все же смогут пожить в позолоченной клетке с ее особыми привилегиями и успеют познать недоступные их безродным собратьям переживания. Что греха таить, после поступления на службу я все чаще стал ощущать себя таким вот баловнем судьбы, помещенным в эту самую клетку за один единственный дар Небес — поразительную по словам моего хозяина внешнюю схожесть с Августом Мальро.
— Ты вообще слушаешь, о чем я сейчас толкую, черт тебя побери! — взорвался Сарантонелло, заметив мою погруженность в собственные мысли. — Повторяю, есть сведения, что завтра поутру барон Иолант Фраунгофер отправится к своему кузену, чтобы по сложившейся традиции погостить недельку-другую в его особняке. Маршрут барона мне доподлинно известен, а посему устроить твою как бы случайную встречу с ним не составит особого труда.
Поняв, о чем идет речь, я здорово напрягся. Одно дело приветствовать заученными фразами находящийся на приличном от тебя расстоянии простой люд, а вот пересечься на дороге с целым бароном, человеком явно искушенным и высокообразованным, совсем иная история.
Видя мое замешательство, Сарантонелло снисходительно ухмыльнулся, после чего озвучил еще неизвестные мне нюансы:
— Выбор на Фраунгофера пал не случайно, так как он семидесятисемилетний подслеповатый старик и к тому же жуткий сплетник, что только нам на руку. Вдобавок ко всему общаться с бароном буду я, а тебе даже не придется выбираться из кареты. Лишь приветственно кивнешь головой, задашь два коротких вопроса и продолжишь черкать пером по бумаге, изображая погруженность в неотложные дела.
На заре следующего дня я раскачивался в карете напротив Сарантонелло, повторяя про себя два вопроса, которые по задумке должны были убедить Фраунгофера в ясности и отменной памяти герцогского ума. Окрестный пейзаж тронутых первыми лучами солнца ухоженных полей, ветряных мельниц и приземистых крестьянских хижин действовал умиротворяюще, отчего меня начало клонить в сон, так безжалостно прерванный на исходе ночи дробным топотом копыт под окнами моей уютной спальни.
— Соберись! — сердито рявкнул Олимпиодор приказным тоном, отчего я вздрогнул и только теперь осознал, что мы стоим на месте невдалеке от запряженной четверкой лошадей черной кареты, объятой клубами дорожной пыли. Вскоре из нее при помощи слуги кое-как выбрался сухопарый старичок в кожаном камзоле и бархатном берете с пестрым плюмажем, после чего медленно поковылял в нашу сторону, опираясь на резную трость с серебряным набалдашником. Сарантанелло строго зыркнул на меня, затем изобразил на лице гримасу благоговения и распахнул дверь:
— Безмерно счастлив засвидетельствовать свое почтение его светлости! — подобострастно проблеял надтреснутым голосом подошедший к нашей карете старичок, стянул берет и склонил плешивую голову.
— Рад видеть вас, барон! Какая неожиданная и весьма приятная встреча в пути! — не растерялся я, а затем без промедления озвучил заученные вопросы: — Поправился ли ваш внук Ульфгар? Слышал, он получил серьезную травму на рыцарском турнире.
Только Фраунгофер открыл рот для подробного, по-видимому, разъяснения, как услышал от меня:
— И что там за история с пожарами у вас в поместье? Надеюсь, поджигателей нашли и публично казнили.
Сбитый с толку осведомленностью и неожиданным любопытством герцога он замешкался, не зная, на какой из вопросов отвечать в первую очередь, и тут пришла очередь Сарантанелло поучаствовать в подготовленной им самим мистификации:
— Великодушно прошу прощения, господин барон, но сейчас ни в коем случае нельзя отнимать время у его светлости. Мы спешим в расположение наших войск на границе, где становится совсем неспокойно. Как видите, даже в дороге герцогу приходиться самолично работать с бумагами.
В этот момент, как мне было велено накануне, я взял в руку перо и стал изрисовывать каракулями лежащий на миниатюрном столике посреди кареты белоснежный лист, а мой хозяин, прижав ладонь к груди, еще раз произнес витиеватое извинение, после чего закрыл дверь.
На протяжении всего обратного пути с его мясистого лица не сползала самодовольная улыбка, что явно свидетельствовало об успехе спланированного им мероприятия, а по прибытии к воротам уже такого родного жилища, мне вручили бутыль дорогого вина, хотя во все остальные дни алкоголь был под запретом ради круглосуточной сохранности моего благообразного вида.