История двойника

Неделю спустя мы проделали похожий трюк с пожилой маркизой Ариадной Киприс, возле имения которой у нас якобы произошла мелкая поломка кареты, исправленная сразу же после моего краткого общения с сердобольной дворянкой. Но более всего я запомнил замаскированное под визит милосердия посещение усадьбы полоумного виконта де Бринеля, чье прогрессирующее безумие отпугнуло от него всех старых приятелей. Из-за помешавшегося рассудка он мало кого узнавал, поэтому поначалу принял меня за своего обидчика из времен далекой юности и то и дело громогласно предлагал дуэльный поединок. И лишь после того, как ему удалось втолковать, что перед ним герцог, де Бринель слегка успокоился, после чего показал свою фамильную коллекцию клинкового оружия и выразил готовность отправиться на поле брани по первому моему требованию.

По большому счету все складывалось неплохо, во всяком случае я без сомнения оправдывал возложенные на меня хозяином надежды. Однако его самого постоянно терзало ощущение недостаточности предпринимаемых действий, о чем свидетельствовали частые размышления вслух в моем присутствии:

— Как ни крути, но пока герцог отсутствует на официальных церемониях, больших праздниках и парадах у его злопыхателей остаются все козыри на руках. Посылать тебя на подобные продолжительные мероприятия, где бывает куча господ, неплохо знающих Мальро с самых разных сторон, сравни самоубийству — обязательно проколешься и будешь разоблачен.

— Разве его светлость не может хотя бы иногда поприсутствовать там? — однажды спросил я, о чем тут же пожалел.

— Не твое собачье дело, смерд! — взорвался Олимпиодор, вымещая на мне накопившееся раздражение. — Если я имею привычку разговаривать сам с собой при тебе, то это означает лишь то, что ты для меня сродни неразумному животному или бездушному предмету интерьера!

Мне было не привыкать к подобным выпадам в свой адрес, к тому же ради проживания в отведенном для меня прекрасном доме, полном еды, тепла и уюта, я готов был сносить их хоть ежедневно.

Должно быть по причине своего низкого происхождения благородной скукой я так и не захворал, зато с каждым днем мой молодой тридцатипятилетний организм все сильнее жаждал женского присутствия. Пока я был вынужден ежедневно в поте лица добывать кусок хлеба, часто недосыпая и недоедая, все его силы уходили на борьбу за выживание. Теперь же, когда такая необходимость отпала, а праздность сделалась образом моего существования, наружу стало выползать сначала во снах, а потом и наяву ранее подавленное нуждой и тяжким трудом естественное желание. Довольно скоро оно овладело всем моим естеством, определяя мысли, слова, а также поведение в целом, из-за чего я все чаще и настойчивее намекал своему хозяину на давно назревшую необходимость снять возникшее напряжение. Он обычно отмахивался от меня, как от назойливой мухи или делал вид, что пропустил сказанное мимо ушей, а когда наконец заметил, что я уже который день сам не свой, вроде бы сжалился и заявил:

— Допустим, приведу я сюда уличную девку, но ведь она тоже живой человек, созданный Творцом. Неужели тебе ее совсем не жаль?

— С какой стати ее нужно жалеть? — изумился я его странному ходу мысли. — За мной никогда не водилось стремления кого-либо истязать, будь то самый презренный тип или бродячая кошка.

— Господи, кому я пытаюсь втолковать очевидные вещи! — воскликнул Олимпиодор, посмотрев в мою сторону с презрительной жалостью. — Ладно, черт с тобой! — обреченно махнул он рукой. — Приведут тебе подругу, но только на сутки, поскольку нам вообще то надо работать, а не тешить себя. Но учти — грех сей исключительно твой, а у меня и своих столько, что за десять жизней не отмолить!

«Надо же, какой святоша выискался, — подумал я про себя. — Занимается по роду своей службы самыми мерзкими, богопротивными махинациями и вообще черт знает чем, а из-за сущего пустяка взбеленился, словно строго блюдущий целибат настоятель монастыря».

Проснувшись следующим утром от лошадиного ржания и стука копыт под окнами, я сел на кровати и по уже сложившейся привычке стал ждать появления облаченных в черное людей Сарантанелло, однако вместо них в спальне вскоре появилась стройная девушка лет двадцати. Ее тяжелые темные пряди волнами спадали на плечи и удачно контрастировали с длинным льняным платьем цвета топленого молока, чья высокая талия подчеркивала пышную высокую грудь, а узкие рукава и синий шелковый пояс делали образ удивительно грациозным.

— Что стоишь, как каменное изваяние? Присаживайся на стул, — невольно вырвалось у меня из-за возникшего волнения. — А лучше ступай в гостиную. Я сейчас оденусь и выйду к тебе.