История экономического развитие Голландии в XVI-XVIII веках

В царствование короля Людовика государственный долг увеличился на 90 млн. гульд., сумма уплачиваемых ежегодно процентов достигла 40 млн. гульд.^{1294}. Но, несмотря на то, что перед всеми взорами все с большей ясностью открывалась финансовая пропасть, к которой стремилось государство, в условиях того времени не представлялось возможности изменить что-либо по существу.

8 1807 г. был заключен заем в 40 млн. гульд., который подлежал ежегодной амортизации на 4 млн. гульд. и окончательному погашению в 1825 г. Но потребность в новых средствах, изыскать которые можно было только посредством займов, не прекращалась и дальше. К моменту включения в состав империи капитальный долг республики составлял 1264 051561 гульд.[427].

Объявление 9 июля 1810 г. о том, что проценты по государственному долгу за текущий год будут выплачиваться в размере одной трети их номинальной суммы, было в то же время объявлением государственного банкротства. Предполагавшееся слияние голландского и французского долга не состоялось. За период принадлежности Нидерландов к империи долг продолжал расти, а именно на 1598 459 фр.; долг этот происходил от ликвидации фондов упраздненного в 1812 г. Тевтонского ордена. В поисках денег были выпущены, согласно императорскому декрету от 23 сентября 1810 г., объявленные платежным средством 500-гульденовые облигации 4-процентного займа под домены, всего на сумму в 30 млн. фр., в которой исчислялись недоимки голландского долга после его уменьшения до одной трети^{1295}. За время до падения наполеоновского режима в Голландии из этого займа было истрачено 9 млн. фр. Фактически республика давно уже обанкротилась; выпущенные рескрипции не имели решительно никакого солидного покрытия[428].

Наполеон, желавший покончить с существовавшей до этого времени финансовой системой, уже в 1805 г. требовал объявления банкротства и отказался от этой мысли только по совету Шиммельпеннинка. Последний разъяснил императору, что 16–18 млн. гульд. из тех 30 млн., которые республика платила ежегодно в виде процентов, состояли из разного рода налогов, уплачиваемых собственниками, почти исключительно нидерландцами. Объявление банкротства разорило бы их, а с тем вместе приостановилась бы и уплата налогов. Республика сэкономила бы на этом не свыше 4–5 млн.^{1296}. В сущности это являлось только отсрочкой; положение кредиторов республики не стало лучше от того, что банкротство было объявлено пятью годами позже.

С последнего десятилетия XVIII в. внешние займы заключались реже. Причиной этого являлась, во-первых, неустойчивость политического положения, затем — оскудение капиталами. Но даже в то время, как дела Голландии в достаточной мере ухудшились и кредит ее значительно упал, в 1798 г. амстердамский банкирский дом Э. Крузе и К° вел еще переговоры с Испанией о займе в 3 млн. гульд. из 5%.^{1297} Проницательные люди, каким являлся, например, финансовый агент Гогель, воспринимали это с горечью. Гогель вообще осуждал широкое развитие рантьерства среди частных лиц — держателей займов и сомневался в возможности повысить национальное благосостояние процентами от займов. «Сохрани бог от вражеского вторжения всякое общество, состоящее из рантье», — восклицал он^{1298}. Он был прав в своих жалобах на то, что голландские деньги используются повсюду на вещи, не имеющие ничего общего с государственными интересами родной страны[429].

Истощение экономических ресурсов фактически не допускало продолжения прежней системы займов. В одном французском донесении в апреле 1799 г. говорится о том, что сумма процентов, получаемых с инвестированных за границей капиталов, составлявшая прежде 50–60 млн. гульд., теперь не превышала 7–8 млн. гульд.^{1299}. Если правители того времени воображали, что смогут извлечь еще крупные средства из неисчерпаемого якобы голландского богатства, то они ошибались. Весной 1800 г., когда Батавская республика уже изнемогала под бременем налогов и вследствие упадка судоходства и внутреннего хозяйства, Бонапарт отправил в Амстердам генерала Мармона для заключения займа в 12 млн. ливр, либо под батавские рескрипции, либо под залог государственных имений, или за право вырубки леса. Но попытка не удалась: амстердамские банкиры не захотели развязать кошельки под тем предлогом, будто большие требования, предъявляемые к ним государством, не допускают таких сделок^{1300}.[430]