Триумвират Крушеван-Устругов-Левендаль был, очевидно, душой страшного антисемитского заговора. По городу были разбросаны печатные листовки, извещавшие народ об изданном имперском указе, дающем разрешение подвергнуть евреев «кровавому наказанию» в течение трех дней христианской Пасхи. Полиция не пыталась пресечь эти циркуляры, ибо, как потом выяснилось, они были в заговоре. Некоторые сотрудники полиции даже намекали на грядущие события в разговорах со знакомыми евреями. В салунах и в чайханах приближающийся погром был предметом общественного обсуждения. Евреи прекрасно знали о грядущей буре, хотя едва ли представляли себе, что она примет форму не просто обыкновенного погрома, а настоящей бойни. Накануне праздника Пасхи представители еврейской общины прислуживали губернатору и полицмейстеру, молясь о защите, и получили хладнокровный ответ, что необходимые инструкции уже даны и приняты надлежащие меры по их устранению. безопасность была принята. Местный греко-православный епископ спросил у пришедшего к нему раввина, правда ли, что существует еврейская секта, использующая христианскую кровь в ритуальных целях.
Пожар, открыто подготовленный поджигателями, вспыхнул в назначенный момент. В воскресенье, 6 апреля, в первый день христианской Пасхи и седьмой день еврейского праздника, в полдень зазвонили церковные колокола, и большая толпа русских мещан и ремесленников, действуя несомненно по данному сигналу, рассеяла всех. над городом и обрушились на еврейские дома и склады. Бандам предшествовали уличные мальчишки, которые бросали камни в окна. Мятежники, число которых пополнялось этими юными «боевиками», видя, что полиция не пытается вмешиваться, стали врываться в дома и магазины, а содержимое выбрасывать на улицу, где все было уничтожено или разграблено праздничными толпа. Но и тогда полицейские и солдатские отряды, стоявшие на улицах, оставались пассивными и не предпринимали попыток арестовать бунтовщиков. Такое отношение послужило в глазах толпы окончательным доказательством правильности слухов о разрешении царя «бить жидов». Огромная шушера в пьяном виде заполнила улицы, крича: «Смерть жидам ! Бей жидов !»
Вечером грабежи сменились убийствами. Убийцы, вооруженные дубинками и ножами, нападали на евреев в машинах, на улицах и в домах, раня их тяжело, иногда даже смертельно. Даже тогда полиция и военные бездействовали; только когда в одном месте группа евреев, вооруженных палками, попыталась отогнать убийц, тут же вмешалась полиция и обезоружила защитников.
В десять часов вечера грабежи и убийства внезапно прекратились. Ходили слухи, что генеральный штаб бунтовщиков собирался на совещание по поводу дальнейшего плана военных действий и готовился к планомерной бойне. «Армия» вскоре получила необходимые приказы, и в течение всего дня 7 апреля, с рассвета до восьми часов вечера, Кишинев был ареной зверств, которым мало параллелей даже в истории самые варварские века. Оказавшись беззащитными и подверженными страстям разъяренной толпы, многие еврейские семьи прятались в своих подвалах или на чердаках, а иногда искали спасения в домах своих соседей-христиан, но убийцам удавалось выследить своих несчастных жертв. Евреи были убиты самым варварским способом. Многие из них не были убиты сразу, а остались корчиться в предсмертных муках. Некоторым вбивали гвозди в головы или выкалывали глаза. Маленьких детей сбрасывали с чердаков на мостовую, и их мозги разлетались о камни. Женщинам вспарывали животы или отрезали грудь. Многие из них стали жертвами изнасилования. Один гимназист, увидев, как на его мать напали эти изверги, бросился на них в одиночку и ценой своей жизни спас честь своей матери; сам он был убит, а матери его выкололи глаза. Пьяные полчища ворвались в синагогу и, захватив свитки Торы, разорвали их в клочья, осквернили и растоптали. В одной синагоге старый Шаммес (бидл), облаченный в свою молитвенную шаль и прикрывающий своим телом ковчег со священными свитками, был жестоко убит осквернителями на пороге святилища.
В течение всего дня по улицам двигались фургоны, перевозившие раненых и убитых евреев в госпитали, превращенные в полевые лазареты.
Но даже это зрелище не побудило полицию вмешаться. Русское население, за исключением нескольких отдельных случаев, не предприняло никаких попыток защитить истерзанных евреев. Так называемая «интеллигентная» публика, чиновники с женами и детьми, студенты, адвокаты, врачи неторопливо ходили по улицам и смотрели равнодушно, а иногда даже сочувственно, как шла страшная «работа». Губернатор Бессарабии фон Раабен, которого утром второго дня погрома ждала еврейская депутация, умоляющая о покровительстве, ответил, что ничего не может сделать, так как не получил указаний из Петербурга.