Накануне своего ареста Калахора выбрал для текста своей субботней речи библейский стих: «Кто может сосчитать прах Иакова и число четвертой части (или четверти) Израиля? Дай мне умереть смертью праведника!» (Числа XXIII. 10). Словно предчувствуя свой конец, проповедник разъяснял текст так: «Кто может сосчитать прах и пепел сожженных и четвертованных за веру Израиля?» Когда его вели в тюрьму, он обратился к окружившей его толпе евреев со следующими словами: «В час моей смерти не будет у меня вокруг меня десяти евреев для молитвы (миньяна). Поэтому прочтите со мной в последний раз молитву Борху («Хвала Господу хвалы!»). Предчувствия проповедника оправдались. Ни он, ни старец не выдержали дьявольских мук перекрестного допроса. Пока проповедника пытали, кости его ломали, а тело поджаривали на огне, старец был вынужден держать в руке лампаду, чтобы осветить палача. Покрытые ранами и кровью, в стадии смертельной агонии, они были разнесены по домам, где и умерли осенью 1736 года.
Депутаты еврейской общины Познани обратились к королю Августу III. против жестокости и пристрастности городского суда и добился передачи дела в специальную судебную комиссию, состоящую из королевских чиновников. Хотя комиссия в равной степени прибегала к пыткам во время перекрестного допроса, она не смогла добиться признания от невиновных заключенных-евреев. Тем не менее, заранее убедившись в правоте ритуального навета, судьи приговорили их к сожжению на костре вместе с телами проповедника и старца, которые надлежало для этого выкопать (1737 г.).
Приговор должен был сначала быть ратифицирован королем, и еврейские представители в Варшаве и Дрездене, последний город был второй столицей короля и резиденцией папского нунция, использовали все возможные средства, чтобы добиться отмены приговора. Трудно было повлиять на Августа III, тупоумного монарха, который, кроме того, был проникнут изрядной дозой антисемитизма. Но шум, вызванный процессом в Позене, и давление на короля со стороны еврейских банкиров Вены, особенно банкирского дома Вертгеймера, побудили его уступить. После длительного перерыва и повторного пересмотра дела королевской комиссией король отдал приказ освободить евреев, томившихся в заточении четыре года (август 1740 г.). По этому поводу он изо всех сил предписывал магистрату Познани не прибегать к пыткам в подобных процессах, но в то же время не мог удержаться от предписания евреям «правил поведения» по средневековому образцу: не слишком часто выходят за пределы своего гетто (сохранившегося в Познани), не общаются с христианами, не ласкают детей-христиан, не содержат прислугу-христианину, не посещают больных-христиан и т. д.
Благоприятный исход Позенского процесса был обусловлен тем, что он происходил в большой еврейской общине, представители которой смогли возбудить общественное мнение Западной Европы и добиться вмешательства влиятельных лиц. Но в отдаленных уголках Польши, в малоизвестных еврейских общинах страны процессы над ритуальными убийствами были похожи на кошмары. Таков был процесс над Заславом, городом на Волыни, возникший в 1747 году в результате рокового стечения обстоятельств. Весной, когда таял снег, в соседнем селе нашли труп христианина, долгое время пролежавший под снегом. Случилось так, что примерно в то же время служители Заславской синагоги собрались в соседней еврейской корчме, чтобы отпраздновать обрезание новорожденного сына трактирщика. Крестьянин, случайно проходивший мимо гостиницы, сообщил властям, что евреи всю ночь молились, ели и развлекались, и это навело монахов-бернардинцев Заслава на то, что празднование имело некоторую связь с ритуальным убийством, жертвой из которых был обнаружен труп. Обвинения были предъявлены еврейскому трактирщику, кагалскому старосте, хазану (кантору), моэлю (хирургу) и привратнику Заславской синагоги. Обвиняемые, несмотря на ужасные пытки, повторяли, что собрались, чтобы отпраздновать обрезание. Только юный бидл Мойше, обезумевший от пыток, стал что-то бормотать, повторяя слова, которые ему диктовали обвинители, хотя потом и отказался от вынужденного от него признания. Все обвиняемые были приговорены к чудовищной смерти, возможной только среди дикарей. Некоторых обвиняемых помещали на железный шест, который медленно врезался в их тела и приводил к медленной мучительной смерти. К остальным относились с таким же каннибализмом; с них содрали кожу полосами, вырезали сердца, ампутировали руки и ноги и пригвоздили к виселице. Поминальная молитва об этих мучениках завершается библейскими словами: «Земля, не покрой крови их, и да не будет вопля их, доколе не призрит Господь с неба!»
Однако вопль заславских мучеников заглушался криками новых жертв ритуального мифа об убийстве, превратившего христиан, сознательно или бессознательно позволивших заразиться его яду, в каннибалов.