То, что осталось от польского еврейства после хирургической операции 1772 г., испытало на свой лад все предсмертные муки обреченной Речи Посполитой, которой суждено было пережить еще два раздела. Умирающая Польша беспокойно металась, пытаясь продлить свое существование постановлениями Постоянного совета или реформами Четырехлетнего сейма (1788-1791).[61]
В связи с общими реформами в стране ощущалась необходимость излечения старой специфической болезни Польши — еврейского вопроса. Финансовый комитет Четырехлетнего сейма собрал всю доступную информацию о количестве евреев в сокращенном королевстве и их экономическом и культурном статусе.Ниже приводятся результаты этого официального расследования, воплощённые в отчёте одного из членов комиссии, известного историка Фаддея Хацкого, специально изучившего еврейскую проблему.
Официально число евреев, проживавших в Польше и Литве около 1788 года, составляло 617 032 человека. Чацкий, подкрепленный целым рядом дополнительных данных, справедливо указывает, что, благодаря тому, что фискальные соображения заставляли народ уклоняться от официальной переписи, фактическое число евреев достигло по меньшей мере 900 000 душ обоего пола. Этот расчет в основном согласуется с авторитетным заявлением Бутрымовича, члена «еврейской комиссии», назначенной Четырехлетним сеймом. Ибо, согласно этому заявлению, евреи Польши составляли восьмую часть всего населения, последнее насчитывало 8 790 000 душ. Еврейское население, составлявшее, таким образом, почти миллион человек, быстро росло благодаря бывшему в то время обычаю ранних браков. Этот же обычай, с другой стороны, был причиной увеличения смертности среди еврейских детей и постоянно растущего физического ухудшения подросткового поколения. Школьная подготовка еврейских детей ограничивалась изучением религиозной литературы иудаизма, особенно Талмуда.
Что касается торговли, то евреи фигурировали в ней в следующих пропорциях: в их руках находилось 75% всего вывоза Польши и 10% ввоза. Расходы на жизнь еврейского бизнесмена были в два раза меньше, чем у его товарища-купца-христианина, что позволяло еврею продавать свои товары по гораздо более низкой цене. Банкротство было более частым среди еврейских бизнесменов, чем среди христиан. В провинциях за пределами Великой Польши половину всех ремесленников составляли евреи. Среди них было особенно много сапожников, портных, меховщиков, ювелиров, плотников, резчиков по камню и парикмахеров. Во всей стране только четырнадцать еврейских семей занимались сельским хозяйством. Богатство среди евреев очень редко сохранялось в течение нескольких последовательных поколений в одной и той же семье из-за частых банкротств и склонности к рискованным спекуляциям. Двенадцатую часть еврейского населения составляли «бездельники», то есть люди без определенного занятия. Шестидесятая часть состояла из нищих.
К этим выводам, основанным на официальных данных, а также на наблюдениях со стороны, необходимо добавить важный факт, что одним из главных занятий евреев в то время была торговля спиртным, т. е. содержание кабаков в городах и деревни. Что касается помещичьих имений, то продажа спиртных напитков была тесно связана с арендой земли и ведением хозяйства. Сдавая в аренду у знатного землевладельца различные предметы аграрного богатства, как-то молокозаводы, пастбища, лес и т. д., еврей в то же время обрабатывал «пропинацию», право перегонки и продажи спирта в кабаках и постоялых дворах. Эти занятия часто выливались в столкновение между евреем и крестьянином, тем холопом-изгоем, которого гнало в трактир не богатство, а крайняя нищета и страдания, навязанные ему тяжелой рукой помещика-аристократа. Последняя стадия экономического упадка крестьянина наступала у дверей таверны, и, следовательно, еврейский торговец спиртными напитками считался грабителем крестьян. Это обвинение против евреев было выдвинуто рабовладельческими магнатами, которые были настоящей причиной обнищания своих крепостных крестьян и прикарманивали доходы от «пропинации», которую они отдавали евреям.
Что касается самих евреев, то нет сомнения, что торговля спиртным действовала на них деморализующе. Положение еврейского арендара, зажатого между расточительным и чудаковатым паном, с одной стороны, и забитым хлопом, с другой, было далеко не завидным. Арендар в глазах помещика был не более чем слугой, с которым обращались в его руках не лучше, чем с хлопом. Если случайно дороги или мосты в поместье оказывались в плохом состоянии, арендатор иногда подвергался за это телесным наказаниям. Когда пан участвовал в одной из своих частых оргий, первыми жертвами его безрассудства стали арендар и его семья. Хорошую иллюстрацию дает запись в дневнике волынского помещика от 1774 года: