Читаем История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том II полностью

4. Интересно отметить, что в «Поэтике», говоря о комедии, Аристотель утверждает, что предметом ее является смешное, «которое есть [лишь] часть безобразного»5. (Смешное есть «некоторая ошибка и уродство, но безболезненное и безвредное».) Это означает, что и безобразное может стать предметом искусства, будучи подчиненным общей цели. Однако Аристотель не исследовал взаимоотношений прекрасного и безобразного, не заинтересовал его также и вопрос, может ли «безобразное» быть составным элементом прекрасного6.

Изящные искусства в целом

1. Этика изучает поступок как таковой, искусство же направлено на создание чего-то, и его не интересует сама деятельность. Однако искусство в целом можно разделить на следующие виды7:

a) искусство, которое завершает то, что «природа не в состоянии произвести», например инструменты, поскольку природа дала человеку только руки;

b) искусство, подражающее природе. Сюда относятся все изящные искусства, суть которых Аристотель, подобно Платону, видел в подражании. Иными словами, искусство – это создание воображаемого мира, воспроизводящего реальный.

2. Однако у Аристотеля слово «подражание» не носит того пренебрежительного оттенка, который вкладывал в него Платон. Не веря в трансцендентальные понятия, Аристотель не считал произведения искусства имитацией имитации и не говорил, что они располагаются на третьем месте от истины. Аристотель скорее склонялся к мнению, что художник выражает средствами своего искусства идеальный или универсальный элемент объектов. По его мнению, трагедия показывает людей в лучшем виде, а комедия – в худшем8. Согласно Аристотелю, персонажи Гомера лучше нас (Гомеру, как мы помним, крепко досталось от Платона).

3. Подражание, говорит Аристотель, естественно для человека, и так же естественно то, что он находит в нем удовольствие. «На что нам неприятно смотреть [в действительности], на то мы с удовольствием смотрим в самых точных изображениях»9. Однако Аристотель объясняет этот факт тем, что мы радуемся оттого, что узнаем в том или ином изображении известного нам человека, например Сократа. Конечно, никто не станет отрицать, что удовольствие такого рода имеет место, но на этом не построишь теории искусства.

4. Аристотель утверждал, что поэзия «философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном»10. Далее он объясняет, что под единичным он понимает то, что сделал или претерпел, например, Алкивиад, а под общим то, «что по необходимости или вероятности такому-то [характеру] подобает говорить или делать то-то». Отсюда в задачу поэта входит описывать не то, что случилось на самом деле, а то, что могло бы случиться, то есть то, что было возможно как вероятное или необходимое. Именно в этом и заключается истинная разница между историком и поэтом, а не в том, что один пишет прозой, а другой – стихами. Как отмечает Аристотель, «ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли». Согласно этой теории, художник имеет дело с типичным, которое сродни универсальному и идеальному. Современный историк описывает жизнь Наполеона, передавая его подлинные слова и рассказывая о том, что он совершил; поэт же, сделав героем своего произведения Наполеона, изобразит скорее универсальную истину или «возможность». Верность исторической правде для поэзии не имеет такого значения, как для истории. Поэт может строить свой сюжет на реальных фактах, но, если он изображает их, как «они могли бы случиться по вероятности и возможности», он все равно остается поэтом. Аристотель даже заявляет, что для поэта гораздо лучше представить невозможное вероятным, чем возможное невероятным. Это просто способ подчеркнуть универсальный характер поэзии.

5. Следует отметить, что, по мнению Аристотеля, поэзия имеет дело скорее с универсальным, чем с единичным. Иными словами, поэзия не занимается абстрактными понятиями – это дело философии. Поэтому Аристотель отвергал дидактическую поэзию, поскольку изложить философскую систему в стихах – означает написать рифмованное философское произведение, которое не имеет никакого отношения к поэзии.

6. В «Поэтике» Аристотель рассматривал эпические произведения, трагедию и комедию, в особенности трагедию; живопись, скульптура и музыка только упоминаются, когда он говорит о том, что художник Полигнот изображал людей «лучших, чем мы», «Павсон – худших, а Дионисий – таких, как мы»11. Но то, что Аристотель утверждал по поводу других видов искусства, очень важно для понимания его теории искусства как подражания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Альтернативная история / Попаданцы / История