П. Новгородцев в цитированной ранее статье в сборнике “Из глубины” снова определил замысел и объективное значение “Вех” как выдающегося исторического документа, обращенного к зараженной революционаризмом интеллигенции и призывающего ее снова и снова задуматься, с одной стороны, над возможными губительными последствиями идеологии революционаризма, а с другой стороны, продолжить традиции Чаадаева, Достоевского, В. Соловьева. “Что же ответила на эти вещие призывы русская интеллигенция? К сожалению, приходится констатировать, что ее ответом было единодушное осуждение того круга мыслей, который принесли “Вехи”. Интеллигенции нечего пересматривать и нечего менять — таков был общий голос критики: она должна продолжать свою работу, ни от чего не отказываясь и твердо имея в виду свою цель. Все сошлись на том, что общее направление “Вех” явилось порождением реакции, последствием уныния и усталости”33
. Особенно типичным в связи с этим П. Новгородцев считает отклик профессора Р. Виппера, “тонкого критика”, который заявил, что подобный российскому раскол на “две интеллигенции” (одна занята “выработкой внутренних сокровищ души”, другая хочет кардинально переустроить бытие) существует в мире со времен Древней Греции. Вывод Виппера: “в нашей великой и несчастной стране сильными и здравыми являются только мысль и порыв нашей интеллигенции”34; а потому интеллигенции не в чем каяться.П. Новгородцев, однако, акцентировал лишь одну сторону в возникшей дискуссии. Между тем выступило и немало известных авторов, которые во многом поддержали “Вехи”. Андрей Белый в своей статье, помещенной в “Весах” (1909, № 5), написал: «Вышла замечательная книга “Вехи”. Несколько русских интеллигентов сказали горькие слова о себе, о нас. Слова их проникнуты живым огнем и любовью к истине. Имена участников сборника гарантируют нас от подозрений видеть в их словах выражение какой бы то ни было провокации. Тем не менее печать уже учинила над ними суд. Поднялся скандал в благородном семействе. Этим судом печать доказала, что она существует как орган известной политической партии, а не как выражение внепартийного целого, подчиняющего стремление к истине идеологическому быту. Поднялась инсинуация: “Вехи — шаг вправо, тут, де, замаскированное черносотенство”».
Спектр негативных оценок “Вех”, действительно, был весьма широким и разнообразным. Так, автор, назвавшийся В. Ильиным, выступил в газете “Новый день” (1909, № 15, 13 дек.) с оценкой сборника “Вехи” как энциклопедии либерального ренегатства. За этим псевдонимом скрывался Владимир Ильич Ленин.
“Энциклопедия либерального ренегатства, — писал Ленин, — охватывает три основные темы: 1) борьба с идейными основами всего миросозерцания русской и международной демократии; 2) отречение от освободительного движения недавних лет и обливание его помоями; 3) открытое провозглашение своих ливрейных чувств и соответствующей ливрейной политики по отношению к октябрьской буржуазии, по отношению к старой власти, по отношению ко всей старой России вообще”. «“Вехи”, — продолжал Ленин, — состоят в том, что это крупнейшие вехи на пути полнейшего разрыва русского кадетизма, русского либерализма вообще с русским освободительным движением, со всеми его основными задачами, со всеми его коренными традициями»35.Здесь очень важно подчеркнуть, что в “Вехах” Ленин увидел как бы манифест кадетизма, кадетской партии, либерализма. А слово “либерализм” всегда было бранным для Ленина и российских социал-демократов. (Кстати, многие современные революционаристы всей душой, “по-ленински” ненавидят демократический либерализм.) Ленин был прав в том, что “Вехи” представляли собой разрыв части ранее увлекавшихся марксизмом интеллигентов России с идейными основами русской и международной социал-демократии. Но Ленин изобразил дело так, будто бы идет отречение от демократии как таковой. А вот это было заведомой клеветой: “Вехи” были нацелены на спасение основ демократии в России.
“Отречение от освободительного движения недавних лет” в “Вехах” действительно существовало. Но то было глубокое выстраданное отречение, не имеющее ничего общего с "обливанием помоями”
интеллигенции. Выдающиеся ее представители пытались проанализировать — и с глубокой болью, с тревогой за будущее — черты “освободительного движения”, как оно сформировалось в России. Но что было черной клеветой на “Вехи”, так это утверждение, будто авторы выразили некие “ливрейные чувства” по отношению к старой власти, к старой России вообще. Как раз одна из самых главных идей “Вех” (как и сборника “Из глубины”) — мысль о необходимости реформирования старых порядков, о серьезных ошибках власти, о неслучайности и глубоких корнях “освободительного движения” в жизни и сознании народов России.