История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Из шведов, воспоминаниями и письмами коих мы пользовались, наиболее близко к власти стояли Г. М. Армфельт, И. А. Эренстрем и гр. К. Стедингк; они все пользовались особым доверием и расположением Густава III. Эренстрем состоял его личным секретарем. Армфельт и Стедингк корреспондировали с королем. Экман находился в том боевом лагере, который охвачен был волнением аньяльцев. Хохшильд руководился слухами, ходившими среди влиятельных сфер Стокгольма, а Силлён описал лишь то, чему свидетелем он был, плавая на королевском «Амфионе». Заимствовать сведения из подобных источников, значит черпать из самой эпохи. Все перечисленные источники в то же время служат оправдательными для нас документами.

Когда имеешь дело с прошлым такой страны, как Финляндия, которая принадлежала двум соседним государствам, и история коей составляется в значительной мере из соприкасающихся частей истории того и другого, то очень трудно найти между ними правильную равнодействующую. — И если мы позволили себе иногда более распространиться о шведских событиях и лицах, то извинение наше кроется в предположении, что они менее известны русскому читателю.

Что касается истории Выборгской губернии за XVIII столетие, то она займет в нашем изложении особый том.

Подобно предыдущим нашим работам, и эта книга не более, как новый камень, заложенный в основу будущих более широких и обстоятельных исторических построений и обобщений.

Поможет Бог, и «Наш скромный труд не пропадет: из искры возродится пламя».

Время Екатерины II

Императрица Екатерина II.

I. Екатерина II «Минерва Гиперборейская». Окраины.

Вольтер назвал Екатерину II великой; раньше его принц де-Линь выразил надежду, что Европа утвердит за ней название Catherine la grande. Оба они были поклонниками личности Императрицы; первый писал, что его сердце, подобно магниту, постоянно обращено к северу; второй признался, что был заражен «екатеринофильством». Других ослепляла торжественность и великолепие её двора, её искусство царствовать, блеск и гром побед её славных сподвижников. «Никто подобно ей, — писала Императрица Елизавета Алексеевна, — не усвоил себе искусства царствовать». Третьи (как, например, Гаррис) иронизировали над Екатериной, воображавшей, что она держала скипетр, тогда как в её руках находилось только опахало. её добрые качества, — прибавил англичанин, — преувеличены, её недостатки умалены. — Кюстин пошел дальше и назвал её царствование длинной комедией, которой она обманывала Европу. Четвертые, подобно Погодину, колебались и мучились сомнениями, то превознося, то осуждая ее. Она не велика, «а очень средняя»; но отчего при ней было много хорошего? Она была очень и очень умна, но «и много пятен на себе оставила». «Карамзин! Зачем ты написал ей похвальное слово?». «Екатерина, — писал Фридрих Великий, — служит укором для многих монархов, закоченевших на своих тронах и не имеющих ни малейшего понятия о великих делах, какие она приводит в исполнение. Во Франции четыре министра не работают столько, сколько эта женщина, которую следует зачислить в ряды великих людей»!

«Прошу вас не называть меня более Екатериной Великой, — писала сама она Гримму (22 февр. 1788 г.); во-первых, потому, что я не люблю прозвищ; во-вторых, мое имя Екатерина Вторая; в-третьих, я не желаю, чтоб про меня кто-нибудь сказал, как про Людовика XV, что прозвище не соответствует лицу». — Вольтеру и Гримму она сообщила, что Екатерина лучше издали.

Надо полагать, что «Като» издали действительно казалась более привлекательной, чем вблизи. Но многие из подходивших к её исторической могиле не только срывали увядшие цветы, но безжалостно топтали её заслуженные лавры.

Одно несомненно, что она занимала «важнейшее место в истории», что она была женщиной необыкновенной, и что «ей нельзя не удивляться».

Дочь мелкого герцога Ангальт-Цербтского, имевшего чин генерала прусской службы и состоявшего комендантом Штетина, она сделалась Северной Семирамидой и наполнила мир своим именем. До маленькой принцессы, вследствие близкого соседства огромной России, рано дошли рассказы о Белом Царе, его великих победах, большом богатстве, несметных полчищах. Некоторые утверждают, что еще 14-летней девочкой она стала мечтать сделаться русской царицей.

Желание укрепить прусское влияние при петербургском дворе побудило Фридриха II сделаться сватом дочери своего коменданта. В Россию София-Августа отправилась лишь с дюжиной сорочек да несколькими платьями, сшитыми на деньги, высланные Елисаветой Петровной на путевые расходы. В наставлении, данном отцом, значилось: ... «униженно оказывай уважение императрице и милостивыми взорами смотри на слуг и фаворитов государя». Поездка в Москву напоминала ей приятный сон. Опа быстро осмотрелась и освоилась с своим новым крайне трудным положением. «Я могу приноровиться ко всяким характерам, — сказала она впоследствии, — уживусь, как Алкивиад, и в Спарте, и в Афинах».