История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

Присягало не только население, но и местные власти. Известно, что в стапельном городе Гельсингфорсе 4 марта 1743 г., в местной кирке, принял присягу обер-комиссар Гельсингфорсской губернии Генрих Иоган Тунцельманэдлерфон-Адлерфлуг на верность службы, как подданный русской Императрицы. При присяге, в качестве свидетеля, присутствовал «работник слова» (Arbetare i ordet) Аксель Гельсинберг.

В присяге, которую произносило покоренное население, Императрица Елизавета Петровна называлась самодержавной, и ничего не говорилось о политическом положении Финляндии.

В прошениях, которые подавали гр. Ласси, нет намека на самостоятельность Финляндии. Политическая сторона манифеста обходится молчанием представителями приходов. Финляндский историк говорит, что жители прихода Сюсме надеялись лишь, что герцог Голштинский, которого они уже величают «своим возлюбленным королем и господином», будет возведен на шведский престол.

Тот же писатель утверждает, что гарнизон Тавастгуса капитулировал ради герцога Голштинского. Мы этих указаний не нашли. Представители города Улеоборга и северного прихода Ийо (Jjo) просили коменданта Нейшлота, кн. Мещерского, устранить всякое насилие. Они говорят далее в своих прошениях, что узнали о решении Императрицы возвести на шведский престол герцога Голштинского и выражают свою готовность подчиниться такому решению. Генерал А. Румянцев, находившийся тогда в Выборге, получив эти прошения, направил их в Москву, прося Императрицу указать, какой ответ должен последовать на подобные прошения, особенно в тех случаях, когда они будут поступать из мест, которые Государыня не предполагает подчинять своей державе. Румянцев по-видимому полагал, что население всех местностей скоро выскажет свое мнение относительно предложенной самостоятельности. Но этого не случилось.

В сентябре явились в Выборг два духовных лица из Саволакса, Сигнеус и Аргеландер, с целью просить Румянцева объяснить, не будет ли герцог Голштинский согласен взять Финляндию под свою защиту и быть монархом этой страны, которая по смыслу манифеста должна быть возвышена в автономное государство. Таков первый отзвук на мысль манифеста о самостоятельности Финляндии. Проповедники высказали свое мнение чиновнику Кромпейну, так как к Румянцеву не имели доступа. Через Кромпейна Румянцев ответил, что коль скоро Финляндия будет завоевана русским оружием, то только одной русской Императрице принадлежит право распоряжаться будущностью края, а так как Царица и герцог близкие родственники, то для финнов должно быть безразлично, будут ли они под господством той или другого.

Около этого времени русскому правительству пришлось впервые после манифеста высказаться по вопросу о том, как оно желало бы устроить политическое положение Финляндии. 28 августа на имя Румянцева последовал рескрипт. Он главным образом касался требований, которые имелось в виду предъявить при заключении мира, куда Румянцев посылался одним из представителей России. При этом заходит речь и о самостоятельности Финляндии. Императрица заявляет, что она готова исполнить данные ею в манифесте обещания, если земские чины Финляндии этого действительно желают, и если потребные для этого средства могут быть ими представлены. Но она сомневается, чтобы земские чины высказали подобное желание, в виду бедности страны, да и шведы наверное только в крайнем случае дадут свое согласие. Если это дело осуществится, то оно будет причиной вечной ссоры между Россией и Швецией, и первая принуждена будет, в случае присоединения Финляндии, держать там значительное число войск, как для того, чтоб отразить нападение со стороны Швеции, так и с целью обеспечить себе верность земских чинов.

Донесение Румянцева по поводу прошений жителей Улеоборга и прихода Ийо побудил наше правительство еще раз вернуться к вопросу. Императрица, подписывая манифест, и давая инструкцию Румянцеву для ведения мирных переговоров, одинаково оставалась при убеждении, что финнам выгоднее состоять в непосредственном подчинении России, так как они могли видеть, что все подвластные Империи народности пользовались своими прежними правами и свободами. Соответственно такому взгляду, повелительница и теперь продолжает настаивать, в ответе Румянцеву (28 окт. 1742 г.), главным образом на том, что автономия Финляндии возможна только под покровительством России. Следовательно, при первой необходимости перехода от слов манифеста к практическому их осуществлению, русское правительство определеннее выразило свои мысли о том, как оно представляет себе будущее политическое положение Финляндии, когда само население возьмет его в свои руки.

Ответ явился несколько уклончивым, но другого и ожидать нельзя было. Россия предлагала оказать Финляндии свое содействие при известных условиях. Между тем она не видела, чтоб финляндцы со своей стороны сделали что-либо определенное для своей самостоятельности, и чтобы они чем-либо облегчили России ведение войны со Швецией. Что же оставалось делать русскому правительству? Гарантировать прежде всего свои интересы.