Гостя в Били, мы время от времени отправлялись в однодневные поездки с бабушкой и дедушкой — всей компанией мы усаживались в большую машину, которую вел Джо Литтл. Нередко к нам присоединялась дородная миссис Литтл, которая получила ласковое прозвище «Герцогиня». Она усаживалась впереди рядом с Джо, напоминая галеон, идущий на всех парусах, а мы всей гурьбой теснились на заднем сиденье. Иногда мы ездили за покупками в Колчестер, но чаще в Саутенд. Пока бабушка ходила по магазинам, дедушка отвозил нас в парк развлечений Kursaal (мы всегда произносили это название на немецкий манер — «Курзааль», что недавно очень позабавило наших новых друзей, которые родились в Эссексе и называют его «Керзл»), страну чудес для ребятни — с каруселями, паровыми орга́нами и сахарной ватой. Мы перебегали с одного аттракциона на другой, а дедушка покупал билеты. Иногда к нашей компании присоединялись другие дети, как зачарованные они следовали за веселым и дружелюбным седовласым толстяком, этаким новоявленным крысоловом из Гамельна. Наша пестрая процессия останавливалась то тут, то там, чтобы покататься на очередной карусели. Не задумываясь, кто все эти дети, он просто пересчитывал нас и платил за билеты, на малую толику увеличивая количество счастья в мире. Так мы, кому повезло быть его внуками, получали молчаливый урок щедрости.
Во время одного из наших визитов к нам присоединился внук бабушкиного опекуна адмирала Уэбба, мальчик на пару лет младше меня. Бабушка купила ему новую одежду — так же, как покупала нам. Его дед был добр к ней, когда она была маленькой, и она стремилась отплатить за его доброту. Это был еще один молчаливый урок, который показывал, как щедрость передается из поколения в поколение. Спустя пятьдесят лет, сразу после того как я стал членом правления Foyles, мы получили от него письмо, в котором он выражал признательность бабушке.
Но самой большой радостью во время наших визитов в Били была возможность свободно рыться в замечательной библиотеке Уильяма. Для нас, детей, это был мир чудес, и дедушка всячески поощрял наше стремление погрузиться в него. Мы могли перелистывать страницы восхитительных иллюминированных рукописей, где сусальное золото сияло так же ярко, как в тот день, когда его нанесли писцы. Там были книги с изображением на переднем обрезе, которое делалось видимым, когда страницы раскрыты веером. Там были книги такие огромные, что мы с трудом поднимали их, и такие маленькие, что их можно было читать только с лупой. Там были памятные вещи адмирала Нельсона — кусок паруса с корабля HMS Victory, прядь его волос и несколько писем к Эмме Гамильтон. Там были табакерки, футляры для визитных карточек и шкатулки, украшенные драгоценностями. Там были средневековые музыкальные инструменты и таблички с костяными ручками для изучения букв — все эти сокровища хранились в помещении со сводчатым потолком, где всегда пахло кожей и гаванскими сигарами.
Это было место вдохновения, и мы позволяли себе вдохновиться. Уильям научил нас любить книги и красивые вещи. Я получил хорошее воспитание: большей частью оно заключалось в том, что дедушка всячески приветствовал мое желание рыться в прекрасных старых книгах. Достать с полки третье фолио Шекспира и услышать, что некогда эта книга принадлежала Сэмюэлю Пипсу, взять в руки лист Библии Гутенберга, погладить переплет часослова, изданного в Италии в XIV веке, — это ли не счастье?
После смерти Уильяма Кристина переехала в аббатство, и теперь двери библиотеки были заперты, книги покрывались пылью и связь с молодым поколением оборвалась. Когда после смерти Кристины книги пошли с молотка, я просидел три дня на аукционе Christie’s на Кинг-стрит, наблюдая, как все эти прекрасные издания, друзья моего детства, одно за другим уходят в чужие руки, в другие собрания, и библиотека тает на глазах. Я утешал себя мыслью, что теперь они станут ядром других библиотек, но подозреваю, что в основном они осели на полках разных учреждений и больше никогда не вдохновляли маленьких детей.
Хотя у компании рано появился автофургон (у меня сохранилось письмо, которое Уильям написал Уинстону Черчиллю в 1927 году: он предлагал купить любые излишки книг из его библиотеки, послав к нему гонца, чтобы тот сразу «предложил цену, заплатил наличными и увез книги в автофургоне» — предложение, которое не было принято), Уильям Фойл никогда не водил машину, да и сами машины менял нечасто. Впрочем, те, что он покупал, были не рядовыми. Первый автомобиль он приобрел, кажется, в 1926 году, и его обычно водил шофер. Иногда за руль садился его четырнадцатилетний сын Дик. Дедушка рассказывал нам, что, завидев полицейских, они быстро менялись местами, и Дик управлял автомобилем с пассажирского сиденья, подсказывая отцу, что делать с педалями.