Если взрыв Мая 68-го разбудил руководителей, почивавших на лаврах экономической экспансии, то кризис 1974 г. застал их, конечно, врасплох, но лишь в том смысле, что ни политики, ни эксперты-экономисты не поняли ни его масштаба, ни значения. Согласно данным Комиссариата по планированию и даже ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), экономический спад 1974–1975 гг. был лишь следствием неблагоприятного стечения обстоятельств. За нефтяным шоком, который был следствием «войны Судного дня» — нападения, организованного Сирией и Египтом с целью отвоевать у Израиля занятые им территории (что вынудило ОПЕК оказать давление на Запад, увеличив цены на нефть сначала в два, а затем в три раза), — последовали экономические трудности. Именно они послужили детонатором кризиса, но считалось, что нужно просто приспособить экономику к новым ценам на энергию.
Экономический спад приписывали также возникновению конкуренции со стороны промышленно развивающихся стран «третьего мира», и, по прогнозам, он должен был быть кратковременным. Вот почему в течение двух десятков лет руководители Франции постоянно говорили о «выходе из туннеля», о «вспышках света», возвещающих новый экономический подъем страны.
По правде говоря, когда Жорж Помпиду в 1972 г. говорил, что Франция не вынесет такой нагрузки на экономику, как 500 тысяч безработных, он не мог предположить, что всего двадцать лет спустя их будет три миллиона. Но он совершенно верно определил потенциальный источник кризиса.
Поскольку экономический спад продолжался, причем не только во Франции, его начали сравнивать с кризисом 1929 г. Можно ли сказать, что это было повторение событий, характер которых лишь немного изменился? Или же речь шла о начале нового экономического расстройства?
Дело в том, что первый кризис 1929 г. стал следствием развития рыночной экономики и был ликвидирован войной, второй же кризис последовал после окончания периода беспрецедентного роста, источники которого просто иссякли. Несомненно, сделав выбор в пользу нефти и развития автомобильных дорог в ущерб развитию других источников энергии, рельсовых дорог и каналов, Франция больше пострадала от нефтяного шока, чем другие страны, — ведь после национализации Алжиром месторождений в Сахаре она больше не производила горючего. Но если в других странах — по крайней мере, в США — были предвестники кризиса, то во Франции при Помпиду казалось, что процессу роста нет конца, что и дальше будет ускоряться развитие промышленности и высвобождаться излишки, благодаря которым можно более свободно распределять ресурсы, решить некоторые социальные проблемы, ставшие актуальными после мятежа 1968 г., и в результате построить то «новое общество», за которое ратовали Жак Шабан-Дельмас[266]
и Жак Делор[267].Шок и прекращение промышленного роста вызвали повышение учетной ставки до 11 процентов, в результате чего страна вошла в период стагфляции: невиданная ранее ситуация, когда прекращение экономического роста сопровождалось инфляцией из-за повышения цен на нефть. Инфляция достигла 10 процентов, в то время как в США она составила 11 процентов, в Японии — 25 и в Германии — 7 процентов. Поскольку с 1946 г. проводилась индексация зарплат относительно цен, стоимость зарплат резко увеличилась. И инфляция стала самоподдерживающимся процессом. В то же время в 1975 г. промышленные возможности страны использовались только на 70 процентов, что влияло на рентабельность предприятий. Это повлекло за собой серию банкротств, число которых в 1974 г. достигло 17 224. Их жертвами стали прежде всего малые и средние предприятия, которым было продержаться тяжелее всего. Резко увеличилось количество безработных — в 1975 г. оно достигло 420 тысяч человек — цифра, которая в свое время не давала покоя Жоржу Помпиду.
Повышение цен стало первым ответом производителей на экономический спад и рост цен на нефть. Во Франции с 1973 по 1975 г. цена на автомобили выросла почти на 50 процентов, что должно было компенсировать сокращение массы доходов из-за снижения объема продаж. Борьба с инфляцией показалась государству условием возврата к полной занятости. Жискар д’Эстен был согласен с прогнозом канцлера ФРГ Гельмута Шмидта: «Сегодняшние прибыли для предприятий — это завтрашние инвестиции, а завтрашние инвестиции — это рабочие места послезавтра».