Начиная с 1993 г. целая серия скандалов ударила по имиджу Миттерана и социалистической партии. Во-первых, разглашение судьей Тьерри Жан-Пьером тайных и нелегальных способов финансирования партии: это было так называемое дело компаний «Урба». Сразу же за ним последовала подозрительная покупка предприятия «American Can»
старым товарищем Миттерана по заключению — Роже Патрисом Пела, которая была совершена при злоупотреблении секретной информацией, к чему, по всей вероятности, приложил руку Береговуа. По утверждению враждебно настроенной прессы, за это он якобы получил от Пела миллион взаймы на покупку квартиры. Это не такая уж большая сумма, но престиж премьер-министра оказался под ударом, и, когда на выборах социалисты потерпели сокрушительное поражение, Береговуа покончил с собой. «Его бросили на растерзание собакам», — заявил Миттеран. За этим последовало и самоубийство тайного советника Франсуа де Гросувра, который знал все о существовании Мазарины, внебрачной дочери Миттерана, поскольку он занимался ее образованием и безопасностью: вероятно, он покончил с собой после того, как попал в опалу. В тот момент, когда пресса обнародовала двойную частную жизнь президента и его сомнительные дружеские связи, о себе дала знать болезнь — рак, от которого Миттеран страдал уже долгое время. И тогда открылось, что он не только знал о нем еще в 1981 г., но и, чтобы скрыть свое заболевание, принял решение каждые шесть месяцев публиковать данные о состоянии своего здоровья, в которых ничего не говорилось о раке… Именно тогда, в сентябре 1994 г., журналист Пьер Пеан опубликовал книгу о Миттеране, в которой в деталях разбиралось его вишистское прошлое, оказавшееся гораздо более серьезным, чем считалось, а также говорилось о его тесных связях с Рене Буске — префектом, организовавшим массовую облаву на евреев на Зимнем велодроме в Париже во время оккупации. Получив амнистию в 1949 г., Буске, несомненно, помог Миттерану во время его президентской кампании в 1965 г. с помощью газеты «Депеш де Тулуз»… Но их сговор был еще более обстоятельным, так как выяснилось, что в 1989 г. Миттеран сделал все возможное, чтобы помешать судье Сержу Кларсфельду вновь возбудить уголовное дело против Буске. Это дело было связано с группой давних дружков Буске времен Виши, и всякие обвинения президента в антисемитизме, конечно, были бы беспочвенны: свидетельство тому — старая дружба Миттерана с Жоржем Даяном[271], затем — дружба с Робером Бадинтером. Вероятнее всего, политическая линия Миттерана заключалось именно в том, чтобы защитить Буске, по тактическим соображениям накануне выборов поддержать Национальный фронт, а также сохранять связи с мужчинами и женщинами всех политических групп, с которыми он когда-либо был дружен, и сочетать свой личный интерес со всем тем, что не потревожит язву «гражданской войны» во французском обществе. Миттеран был человеком, сумевшим приглушить тягу к «гражданской войне». Но его тайное потворство своему вишистскому прошлому удивило и шокировало левых, которых он привел к власти и у которых было другое представление о морали.
Оценка итогов четырнадцатилетнего правления Миттерана в течение двух сроков по прошествии некоторого времени, несомненно, меняется. Если сначала скандальный характер поведения этого человека и некоторые его действия оставляли горький привкус у всех, кто с доверием сотрудничал с ним, «зная его личность не более чем на треть», то пять лет спустя эта черта постепенно бледнеет — причем больше в глазах общественного мнения, чем в прессе или среди политиков. Хотя Миттеран всегда оставался скрытным и отстраненным, те, кто общался с ним близко, говорили тем не менее, что отношения с ним были простыми, прямыми и что он всегда с большим вниманием относился к окружающим. Все признавали, что Миттеран всегда хранил верность старым и новым друзьям из разных кругов, с которыми был связан в разные периоды своей жизни. Но непредвиденный эффект этих отношений имел губительные последствия и в случае с Патрисом Пела — тюремным другом и аферистом, и с Шарлем Эрню во время дела Rainbow Warrior
, и даже с Буске, который оказал ему немало услуг. Конечно, Миттеран был циничен в своей лжи и приспособленчестве. В 1974 г. он объявил, что ему претит исполнение властных церемоний, хотя именно они позже придали его президентскому правлению сакральный характер; он высказывался против Конституции, но сохранил ее; он был горячим сторонником Общей программы левых сил, которую, по мнению некоторых, он по-настоящему не читал и до которой ему не было дела. Он был социалистом-демагогом и заявлял, что стремится покончить с капитализмом, хотя сам в это не верил, — не говоря уже о его непостоянстве по поводу алжирского вопроса.Велико искушение обвинить Миттерана в макиавеллизме и отсутствии реальных убеждений, в закоренелой лживости.
Очевидно также, что он любил лесть — или скорее позволял окружить себя небольшой свитой льстецов, иногда даже используя их бесхарактерность.