История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

9. Где высадился император по возвращении с острова Эльба?

— На набережной в Ницце!

Четвёртая и (временно) последняя часть (Начиная с того, кого мы знаем, и кончая тем, о ком вы думаете)

Шестнадцатый урок: Людовик XVIII. Карл X. Луи-Филипп I. Вторая республика. Вторая империя

У нас в доме большой шалман.

Фелиси в минуту слабости пригласила чету Берюрье на кускус^{163}. Маман — просто кудесница кулинарии. Стоит сводить её в какой-нибудь ресторан, и она вам воспроизведёт любое национальное или региональное блюдо, как будто она его готовила всю жизнь.

В общем, дар!

В условленный час Толстяк дает знать о своём появлении, играя «Мои ботинки уже промокли» клаксоном своего дилижанса.

Я иду открывать. Его Величество похож на короля Фарука в тот период, когда он питался в Египте. На голове у него феска, и он надел очки от солнца, несмотря на сумеречный час. Его слониха также надела феску. Прекрасная пара, дети мои! Так и хочется шлёпнуть им по фейске. Берта купила букетик фиалок для маман, а Берюрье держит в руке флакон кьянти, ибо эти люди искушенные по жизни, в том, что касается знания этикета, им его не занимать!

Без лишних церемоний Бугай объявляет, что он голодный как волк и что он обожает кускус. Надеюсь, что маман его приготовила в большом количестве. Для наших гостей потребуется порция, как для работников физического труда.

Когда мы их принимаем у себя дома, жратву приходится готовить в баке для кипячения белья. Кушанья в тарелочках — это не для них. Так, не более чем заморить червячка (в прямом смысле этого слова).

Следуют объятия и приветствия. Берта надела платье из набивного шёлка (она это любит), на котором изображён китайский пейзаж с носильщиками-кули, пагодами, розовыми фламинго, рисовыми полями, великой стеной и голубыми лотосами. Не хватает только Мао Цзэдуна!

Что касается Толстяка, он в голубом двубортном костюме (вернее, он когда-то им был, ибо Берю располнел с 1939 года, и его прикид, как и наши рабочие, не может свести концы с концами).

Фелиси извиняется. Она не может бросить кухню. Если не перемешивать крупу всё время в кускуснице, она склеивается снизу, а сверху принимает консистенцию мелкого песка. Берта говорит, что пойдёт ей помочь. Если только у маман найдётся для неё фартук, чтобы прикрыть её красивое азиатское платье… У маман он есть. Этот фартук не может объять Берту, но он ей прикрывает самое ценное: передок.

— Можно пропустить по глоточку кьянти, пока готовится жратва, — предлагает Берюрье.

Я чувствую, что он снова нетерпеливо топчется своими ботиночками сорок пятого размера. Придётся опять жевать историческую резину. К счастью, она тянется, ребята, а то у меня уже такое ощущение, что на мне фригийский колпак и у меня ноги Людовика Пятнадцатого, бурбонский нос и всем известный тик, который заключается в том, чтобы сунуть руку под жилет (кажется, Наполеон делал это, чтобы погреть желудок, где завёлся краб, который его и унёс).

В самом деле, долго ждать не пришлось. Как только мы оказались в гостиной, Бугай начинает канючить. Я стал для него автором исторического сериала. «Бегство в следующем номере!» — как сказал бы Людовик Шестнадцатый по возвращении из Варенны.

Я открываю заветную бутылку. Я люблю кьянти, это вино напоминает его родную Италию. Оно лёгкое, пенистое, радостное и красиво упаковано.

— В общем, так, дружок, — говорю я Брату-Дезанто-мюр-из-Полиции^{164}, — я тебе расскажу до конца, но по-другому. До Наполеона Первого включительно монархи, которые сменяли один другого в нашей стране, принадлежат истории. Их изваяли в мраморе или бронзе. Можно сколько угодно ходить мимо их статуй: они уже не сдвинутся с места. Но начиная с Наполеона Первого до Третьей республики они понемногу теряют плотность: они всё ближе к нам, понимаешь? История ещё не остыла. И как доказательство, ты мне сам сказал, что дед твоего деда служил при Людовике Восемнадцатом. Что можно рассказать о мужиках, которых знал отец твоего прадеда?

— Действительно, — хмурится Неулыбчивый, чувствуя скорый конец его любимого развлечения.