История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Но гораздо раньше он залечил главную рану Франции. Ради прекращения войны и ради обладания Парижем он «нырнул» (его собственное выражение) из кальвинистской веры в католическую. Но и сменив религию, он не забыл своих давних сторонников-гугенотов, которые теперь стали очень недоверчивыми. В 1598 г. он объявил «не подлежащий отмене» Нантский эдикт, в котором к гугенотам было проявлено больше терпимости, чем в то время проявляли к религиозным сектантам в любой стране Европы. В этом случае Франция далеко опередила то время с его фанатизмом. Гугенотам было дано право свободно совершать обряды их веры в их замках, во всех городах, где протестантские религиозные службы уже совершались, и по меньшей мере в одном городе каждого бальяжа (то есть округа). Им был предоставлен доступ в университеты и другие учебные заведения, а также дана возможность занимать государственные должности. Раз в три года им было разрешено собираться на общие совещания, чтобы направлять жалобы правительству. Им была предоставлена часть мест в Верховных судах (парламентах) Парижа, Тулузы, Гренобля и Бордо при рассмотрении всех дел, к которым имели отношение протестанты. И наконец, им было дано право в качестве «гарантии» своих свобод иметь свои гарнизоны в нескольких городах, в том числе в их любимой Ла-Рошели. Конечно, католическим экстремистам такой мягкий эдикт не мог понравиться. Крайние католики горячо жаловались на него и давали понять, что не верят в искренность обращения короля в их религию, но Генрих заставил большинство населения Франции принять это постановление как часть законодательства страны. Нантский эдикт оставался одним из основных законов Франции до 1685 г., когда внук великого короля Генриха в злой час отменил постановление деда, чем причинил большой вред своему королевству.

Генрих IV и его первый министр и личный друг герцог Сюлли прославили себя тем, что они, которые почти всю жизнь, начиная с ранней юности, провели в войнах, теперь, в отличие от многих победоносных военачальников, сумели провести подлинные и широкомасштабные реформы в мирное время. Способность Франции восстанавливать свои силы вообще всегда была очень сильна, а личная энергия, бережливость и ум большинства французов были так велики, что, дав им всего лишь обычные условия мирной жизни, можно было с достаточной уверенностью ожидать возрождения и процветания страны. Но Генрих IV и Сюлли пошли гораздо дальше. Их реформы и нововведения не выглядели эффектно. Гораздо легче подсчитать результаты великого сражения, чем ясно, но коротко описать целый ряд не очень крупных административных и хозяйственных мер. Каждая из них сама по себе значила мало, но все вместе они принесли стране счастье. Вероятно, лучшим делом Сюлли стало то, что он добился от королевских чиновников обыкновенной честности и ввел в королевской администрации новые эффективные методы управления страной. Сюлли, который сам был трудолюбив и безукоризненно честен и вникал во все мелкие подробности дела, постепенно очистил порученную ему ветвь власти от всей массы незаконных доходов (которые американцы выразительно называют «привитыми черенками»), лишних затрат и откровенного казнокрадства, которые начинались при дворе и дотягивались своими грязными щупальцами почти до каждого мелкого чиновника казначейства.

По некоторым оценкам, «утечки» при сборе налогов были так велики, что, если народ платил государству 200 миллионов ливров[78] в год, оно едва получало 50 миллионов. Сюлли начал борьбу со всем этим беззаконием, стал его наказывать и уничтожать. Он не отменил многочисленные установления, оставшиеся от Средневековья (например, прямой налог на крестьян), хотя они были плохи по самой своей сути и легко позволяли совершать злоупотребления, но он, хотя бы на время, уничтожил большинство злоупотреблений. Он ввел режим строгой экономии. После двенадцати лет его пребывания в должности «суперинтенданта финансов» государственный долг Франции уменьшился на треть, деньги на необходимые государственные расходы стали честно выделяться, и в подвалах Бастилии – королевского замка в Париже – лежали 40 миллионов ливров резерва на случай нужды.

Такая суровая экономия и сокращение дополнительных сборов и прибылей, разумеется, вызвали очень громкий и гневный протест в могущественных кругах, но Генрих IV встал на сторону своего министра. Похоже, что король и его помощник оба действительно хотели позаботиться о низших классах общества не только потому, что богатые крестьяне увеличили бы доход короля, но по причине искренней симпатии к своему народу.

Французы любили повторять пожелание короля, «чтобы скоро у каждого крестьянина по воскресеньям была курица в горшке». Сюлли энергично следовал указанию короля и тратил казну не на содержание расточительного двора, а на постройку дорог и каналов и в первую очередь на внедрение более совершенных приемов сельского хозяйства. Знаменитый министр утверждал, что плодородные поля и тучные стада на пастбищах – это «настоящие рудники и сокровища Перу» для Франции.