Тот должен был не давать республике окрепнуть и не делать ничего, что могло бы обидеть церковь. Чтобы расчистить путь для возвращения к королевской власти, де Брольи стал «очищать» государственные учреждения от неподходящих людей – переводить на другие посты префектов и более низких по должности чиновников, если те был не по душе реакционерам. Одновременно со множества кафедр и в еще большем множестве модных гостиных священники и набожные миряне начали восхвалять будущее правление Генриха V, то есть графа де Шамбора, претендента на престол из рода Бурбонов. Монархисты даже заметно старались простить своих врагов и объединиться с ними вокруг общего кандидата на престол. Этим кандидатом должен был стать внук Карла Х, граф де Шамбор. Он родился в 1820 г. и прожил долгую жизнь в роскошном изгнании, в основном на виллах в Тироле, принадлежавших семье Бурбон. У графа не было детей, и его ближайшим наследником, вероятно, стал бы граф Парижский из семьи Орлеан, преемник прав Луи-Филиппа. При таких обстоятельствах монархистам было мало пользы от продолжения семейных ссор. Шамбор уже старел. Если бы он умер королем, после его смерти орлеанисты все равно получили бы то, чего хотели. Поэтому в 1873 г. граф Парижский приехал с торжественным визитом во Фрохсдорф в Австрии, официально объявил, что примиряется с Бурбонами, и приветствовал Шамбора как «главу королевского дома Франции и единственного представителя монархической партии».
Встреча прошла очень хорошо, хотя было заметно, что Шамбор держался со своим родственником холодно и примирение было скорее формальным, чем искренним. Однако вскоре возникли новые трудности, причиной которых стал характер самого Генриха V. Претендент вырос в узком кругу фанатичных роялистов и потому относился к своему восшествию на престол в высшей степени серьезно. У него были возвышенные представления о королевском сане, достойные Карла Х или даже Людовика XIV. Он был готов принять корону лишь на условиях, которые сделали бы его настоящим королем в традиционном смысле этого слова. Тем не менее роялисты из Собрания считали, что он окажется сговорчивым. Комитет из девяти представителей их партии начал переговоры с Шамбором и продвинулся в них вперед настолько, что это обнадежило остальных. Было решено, что «король» не будет избран, а Собрание призовет его на престол согласно его наследственному праву. Собрание
Политики-орлеанисты были глубоко уверены в том, что Шамбор, разумеется, примет трехцветный флаг и не будет настаивать на его замене прежним, белым с лилиями, флагом Бурбонов. Они считали, что это понятно и без слов. Все было готово для торжественного въезда «короля» в Париж. Уже началось изготовление ламп и фонарей для иллюминации домов аристократии и гостиниц. Стояли наготове государственные кареты «для их величеств»[297]
. И тут Шамбор, которому были предназначены все эти почести, вдруг отказался их принять и разрушил все надежды. Он еще раньше упрямился и возражал, когда ему предлагали править под трехцветным флагом, объясняя, что в этом случае он будет «королем революции». В октябре 1873 г. Шамбор, к ужасу и изумлению своих самых горячих сторонников, написал письмо, в котором торжественно заявил, что ни при каких условиях не взойдет на престол иначе, чем под белым знаменем Генриха IV, «которое получил как священный залог от своего деда, старого короля, когда тот умирал в изгнании».Письменное подтверждение Шамбором его прежних слов стало для дела роялистов ударом, который потряс здание их планов до самого фундамента. Все опытные политики знали, что для французского народа трехцветный флаг – символ всего, чего Франция достигла после 1789 г. Для монархистов отказаться от него значило своими руками создать себе препятствие. Армия никогда бы не смирилась с такой заменой.
Мак-Магон гневно сказал: «По белому флагу «шаспо» [армейские ружья] выстрелят сами». Кроме того, этот случай хорошо показал, что Шамбор упрямый и своевольный человек, который так же, как Карл Х, не хотел и не мог ничему научиться на событиях, которые произошли во Франции. В любом случае он оказался так не способен прислушиваться к чужим советам, что непременно довел бы Францию до новой революции. Похоже, претендент сам понял, как ограниченны его возможности, и решил, что будет пытаться стать королем только при самых благоприятных для этого условиях. Позже он сказал во время беседы: «Если бы я сделал все уступки, которых от меня требовали, я, может быть, получил бы корону, но я и шести месяцев не продержался бы на троне»[298]
. Вполне возможно, что он был прав.