История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

В сущности, у Людовика XV было очень несчастное детство и очень неудачное воспитание. Сначала он остался сиротой, потом стал монархом в пять лет. Наставники учили его изящно кланяться и танцевать, а также играть положенную ему роль в придворных церемониях, но оставили его полным невеждой во всем, что его прадед называл «ремеслом короля». Мальчику внушали преувеличенные представления о том, как много он значит и что он ни перед кем не отвечает. «Государь, все эти люди ваши!» – сказал ему наставник маршал де Виллеруа, простодушный старик, когда король увидел с балкона тысячи парижан, собравшихся, чтобы увидеть его. Король был красив и далеко не глуп (когда решал для развлечения подумать о чем-то), но все единогласно говорят о его себялюбии, чувственности и жестокости. Шуазёль (который был главным министром Людовика в конце его царствования) сказал: «Это был бездушный человек, неспособный к любви. Ему нравилось зло, как детям нравится мучить бессловесных животных, и среди его пороков были самые гнусные и мерзкие». Вероятно, он понимал, что в правительстве не все хорошо и что все государство движется к беде, но осознанно ничего не предпринимал: реформы потребовали бы от него неприятных усилий. «Эта машина [система управления] продержится, пока я жив!» – заявил он с неподражаемым цинизмом. Людовик XIV, по крайней мере, в часы усталости всегда занимался всеми подробностями государственной политики. А министры его преемника считали себя счастливыми, если их повелитель уделял им полчаса в день для серьезных дел. Охота, которую он очень любил, болтовня с любимцами и фаворитками, питье кофе в покоях дочерей, чтение доносов тайной полиции и просмотр частных писем, перехваченных его агентами, поглощали основную часть его времени, если он не предавался крайне чувственным удовольствиям. Этот король владел всем миром, но по-настоящему не мог насладиться ничем. «С юности до старости король скучал. Он устал от своего трона, от двора и от себя самого. Он был равнодушен ко всему, ему были безразличны счастье или горе его народа или любого живого человека».

В течение всего царствования этого самого недостойного из монархов привилегии и права короля, кажется, оставались неприкосновенными. Служители церкви, которым повезло быть приглашенными прочесть проповедь перед королем в Версальской часовне, истощали всю свою изобретательность при сочинении похвал, которые тогда назывались «комплиментами». Один проповедник сказал в 1742 г.: «Господь сделал ваше величество опорой королевств и империй, предметом всеобщего восхищения, любимцем вашего народа, восторгом для двора, ужасом для врагов. Но все это лишь возвышает вашу великую душу над тем, что пагубно, ведет вас к добродетели и стремится к счастью для всех». Сам Людовик имел о своей власти такое понятие, которое обрадовало бы его прадеда. В 1766 г., за десять лет до принятия американской Декларации независимости, он писал: «Во мне одном сосредоточена вся верховная власть. Законодательная власть принадлежит одному мне. Источник общественного порядка – я. Я его верховный хранитель».