История Франции в раннее Средневековье

Одним из важных государственных прав, одной из доходнейших «регалий» было право чеканки монеты[528], и очень понятно, что Каролинги при их вступлении во власть настойчиво на него претендовали. К концу каролингской эпохи, однако, и это право попадает в руки частных людей. Способ этого перехода очень характерен для того пути, каким вообще узурпировались и разлагались регалии.

Уже в царствование Пипина, Карломана и Карла мы, рядом с денариями, чеканившимися во дворце, видим также денарии, чеканившиеся в монастырях и капитулах[529].

С одной стороны, они носят имя короля, с другой — имя святого, которому посвящена данная церковь или обитель, либо — имя города. Это все, несомненно, королевские монеты. Но доходы с чеканки предоставлены королем церквам и аббатствам. При Каролингах число таких пожалований только возросло. Они обыкновенно соединялись с дарованием права рынка. Для процветания рынка ему необходимо иметь монетный двор поблизости, чтобы купцы могли разменять свои слитки или вышедшие из употребления деньги на ходячую монету. Так, в 827 году император Людовик жалует «монету» (monetam) св. Медарду Суассонскому. В 873 году Карл Лысый дает ее св. Маммесу Лангрскому и св. Стефану Дижонскому, etc.

Короли не отказываются в этих случаях от самой регалии. Они жалуют не ius monetae (иначе, ius cudendae monetae, право чеканки монеты) но, отчасти или целиком, доходы с этой чеканки. Однако, мало-помалу, путем систематической узурпации, все эти учреждения присваивают себе право чеканить монету от собственного имени. К имени святого или города они начинают в таких случаях прибавлять личные эмблемы. В царствование Людовика Благочестивого епископы Страсбурга начинают прибавлять к легенде Stratburgus завиток — намек на епископский посох, а впоследствии — их собственные инициалы: Оd. вм. Odbertus (Одберт) (907–913) и т. д. Монета из королевской становится епископской. В 974 году Оттон II санкционировал этот факт, признав за епископом Эркембальдом монетное право, и с этих пор имя епископа пишется полностью на епископских монетах. Епископы Тулузы и архиепископы Реймса ставили на монетах свои инициалы или полное свое имя уже ранее избрания Гуго Капета. Архиепископ Реймса Адальберон совсем отбросил все каролингские знаки, сохранив только имя Лотаря; аббаты Корбии со времен Эда отбросили имя короля. Поэтому обе монеты считаются первыми феодальными монетами.

Это право рано узурпировали и графы. Многие из них имели надзор за монетными мастерскими. Они начинают эксплуатировать их в свою пользу. Затем  они узурпируют монетное законодательство, определяя вес и цену монеты. Они сохраняли, конечно, королевский тип, но мастерская уже принадлежала им: это ясно доказывается тем, что они ставили на монетах не имя царствующего короля, а того последнего короля, власть которого они еще признавали. Таким образом, иммобилизировался тип Карла Лысого. Новая феодальная монета могла бы не иметь хода. Отсюда вытекала необходимость сохранять королевский тип, как в Меровингскую эпоху — византийский тип. Вскоре, под тем предлогом, что они не знают, кто из боровшихся в конце X века кандидатов есть настоящий король Франции, графы отбросили имя короля, не заменив его, однако, никаким другим и сохранив только обозначение города. В этих анонимных монетах можно видеть первые светские феодальные монеты. Во вторую половину IX века некоторые бароны решились, наконец, поставить на монетах свои имена. Таким образом, пример был дан раньше, чем Гуго Капет стал королем, и вскоре Франция узнала бесчисленное множество сеньериальных монет.

Нет больше и королевской армии. Во времена Карла Великого военная служба базировалась на обладании известным числом земельных манзов, все равно, на аллодиальном или на бенефициарном праве. Когда аллоды исчезли, военная служба легла исключительна на бенефиций. Затем, как мы видели, бенефициарий призывается в войско своим сеньором. Вскоре он будет помнить свой долг только перед ним, а сеньор начнет считать руководимую им армию своей и подчинять ее своим целям. Когда король позовет его на войну, он сочтет себя в праве отказаться и даже может повести свою армию против короля.

Был один случай, в котором, в принципе, все население обязано было идти на войну. Это случай, когда королевство подвергалось нашествию. Тогда провозглашался «Landwehr». «Пусть весь народ подымается, чтобы общим усилием отразить нашествие», — гласит Меерсенский капитулярий 847 года, а эдикт 864 года повторяет: «Пусть приходят для защиты отечества все, без всякого извинения». Но во времена нашествий венгров, норманнов, сарацин уже не было общей защиты, а была только местная.