История Франции в трех томах. Т. 2

Ни в организационном, ни в идейном отношении левые якобинцы не представляли собой чего-либо единого и оформленного Одно время — осенью 1793 г. — их сближала общность пропаганды и даже осуществление на практике политики так называемой дехристианизации — насильственного закрытия церквей и замены религиозного культа искусственно насаждаемым «культом разума». Но после того как политика «дехристианизации», вызывавшая недовольство крестьян, была в ноябре осуждена Робеспьером, а в декабре Конвент провозгласил свободу культов, Шометт, Эбер, а вслед за ними и другие «дехристианизаторы» отказались от этой политики как ошибочной. Вскоре между руководителями левых якобинцев — Шометтом и Эбером — обозначились разногласия.

С зимы 1794 г. из рядов левых якобинцев стала выделяться особая группировка, возглавляемая Эбером и именуемая по его имени обычно эбертистской. Расхождение между Эбером и другими левыми якобинцами, возглавляемыми Шометтом, начиналось с главного вопроса того времени — отношения к Революционному правительству. Тогда как Шометт и другие левые якобинцы считали необходимым поддерживать якобинскую диктатуру и ее органы, Эбер и его приверженцы сначала осторожно, в замаскированной форме, а затем все более откровенно перешли к прямым нападкам на Революционное правительство.

В конце февраля — начале марта — в вантозе — Революционное правительство, как уже говорилось, приняло декреты о конфискации имущества врагов революции и разделе его среди неимущих. Если бы эти декреты были проведены в жизнь, то они означали бы экономическое разоружение контрреволюции и значительное расширение числа мелких собственников. Не случайно вантозское законодательство было встречено сочувственно народом и в то же время наткнулось на противодействие, а затем прямой саботаж со стороны крупнособственнических слоев. Казалось бы, вантозское законодательство делает беспредметной критику эбертистами Революционного правительства [78].

Тем не менее сразу же после принятия вантозских законов, когда еще нельзя было даже сказать, чем они хороши и чем плохи, 4 марта, эбертисты предприняли попытку — в Клубе кордельеров — поднять восстание против Революционного правительства. Но Коммуна Парижа, которую эбертисты рассчитывали увлечь за собой, отказалась поддержать их и осудила призыв к восстанию. Секции также не поддержали эбертистов. Их призыв повис в воздухе, и, убедившись в том, что санкюлоты их не поддерживают, эбертисты стали искать примирения с Революционным правительством.

Но уже было поздно. 14 марта Эбер, Ронсен и некоторые их единомышленники были арестованы, а затем преданы суду революционного трибунала, соединившего их с группой Проли — Перейра, обвиняемой в шпионаже На процессе Эбер держал себя малодушно, перекладывал вину на других[79]. Все обвиняемые, кроме одного, были приговорены к смертной казни и 24 марта гильотинированы. Революционная армия, руководители которой были замешаны в процессе, была распущена.

Арест эбертистов, а затем процесс против них необычайно воодушевил правых В окружении Дантона полагали, что теперь пришел их час. Они не только обливали грязью эбертистов, но с неслыханной дерзостью атаковали в лоб Революционное правительство. 7-й номер газеты «Старый кордельер» Демулена столь открыто нападал на режим революционной диктатуры, что правительство приказало задержать номер, а издателя арестовать.

30 марта, через шесть дней после казни эбертистов, комитеты общественного спасения и общественной безопасности постановили арестовать Дантона, Демулена, Делакруа и Филиппо. Дантону накануне ареста его друзья предложили бежать. Он ответил словами, вошедшими в историю: «Разве можно унести отечество на подошве башмаков?»

Процесс против дантонистов, начавшийся 2 апреля, как и состоявшееся накануне обсуждение в Конвенте показали растущее противодействие политике правительства Фукье-Тенвилль, руководивший организацией процесса, объединил или, как говорили тогда, «амальгамировал» дантонистов с генералом Вестерманом, арестованным по делу Ост-Индской компании, и др. — всего 16 обвиняемыми. Подсудимые требовали вызова свидетелей. Дантон построил свое выступление как обвинительный акт против Революционного правительства. Его громовой голос, яростность его нападок, сила убежденности потрясли слушателей. На третий день процесса Фукье-Тенвилль все еще не мог добиться желаемого результата. Лишь путем нарушения судебной процедуры процесс был завершен. 4 апреля революционный трибунал вынес смертный приговор обвиняемым. На следующий день он был приведен в исполнение. Дантон, поднимаясь на эшафот, обратился к палачу со словами: «Покажи мою голову народу — она стоит того»[80].

Разгром эбертистов и дантонистов, казалось бы, по первому впечатлению, должен был укрепить позиции Революционного правительства. Но в действительности это было не так. Кризис якобинской диктатуры не был преодолен; напротив, он углублялся.