История Франции в трех томах. Т. 2

Однако Робеспьер скоро мог убедиться, что применение закона от 22 прериаля на практике поворачивается против Революционного правительства, против него лично. Те, кто должен был страшиться террора, сумели использовать его в своих целях; они усиливали, раздували террор, надеясь, что гнев и негодование его жертв, негодование народа обрушатся на Робеспьера.

Робеспьер разгадал и эти расчеты своих врагов. Он осуждал этот разгул террора. Но руль государственной власти уже не повиновался его руке. Им управляли иные, незримые руки. С июня Робеспьер перестал посещать заседания Комитета общественного спасения. С 24 прериаля в течение полутора месяцев он не выступал и в Конвенте. Конечно, это было не случайно. Он понимал, видимо, что люди, оставшиеся верными идеалам якобинизма, заветам Руссо, составляют там меньшинство. Изредка он выступал у якобинцев; его речи были полны горечи. «…Глубокое молчание, царящее у якобинцев, есть следствие летаргического сна; он не позволяет им открыть глаза на опасности, угрожающие родине…» — говорил он в речи 21 мессидора (9 июля) [83]. Те же чувства владели и Сен-Жюстом: «Революция оледенела, все ее принципы ослабели, остались лишь красные колпаки на головах интриги»[84].

Ни Робеспьер, ни Сен-Жюст не обманывались в оценке складывавшегося положения; они точно представляли силы противника, размеры опасности.

В начале термидора уже стали открыто арестовывать людей, близких к Робеспьеру, например гражданина Шалабра из коммуны Ванвр[85]. Кольцо заговора смыкалось все теснее. Робеспьер видел, как оттачивает против него ножи «лига всех клик», как метко назвал он этот комплот, как все ближе надвигается опасность. Он все видел, все слышал, но не действовал. Он не действовал потому, что понял, убедился в том, что революция, с которой он связал свою судьбу, свои надежды, не та. Она не повинуется больше голосу справедливости, заботе о народном благе. Она привела не к торжеству равенства и добродетели, а к господству пороков и богатства.

Сен-Жюст. Портрет работы Луи Давида (?)

Историки много спорили о странном, нелегко объяснимом поведении Робеспьера накануне и во время событий 9 термидора[86]. Здесь остается, конечно, широкое поле для догадок. Важно лишь обратить внимание, на наш взгляд, на то, что его знаменитое последнее выступление в Конвенте 8 термидора было до известной степени вынужденным. Не Робеспьеру принадлежала инициатива в этой битве; более того, он, видимо, не намеревался 8–9 термидора давать решающее сражение своим врагам. «Не думайте, что я пришел сюда, чтобы предъявить какое-либо обвинение; меня поглощает более важная забота, и я не беру на себя обязанностей других…»[87] В этих начальных словах его речи скрыто, видимо, больше, чем обычно полагали.

Последующие события 8–9 термидора известны до мельчайших деталей. Престиж Робеспьера был еще так велик, что в этом собрании, где большинство составляли его враги, эта грозная речь была покрыта громом рукоплесканий. «Сражение» в Конвенте 8 термидора закончилось ничем; оно не дало победы ни одной стороне. Почему? Да потому, что заговорщики не посмели открыто напасть на Робеспьера, а «Неподкупный» и не искал сражения, а следовательно, и выигрыша. Вечером он повторил эту речь у якобинцев, где она была принята восторженно. Но снова Робеспьер уклонился от практических действий, от самых простых мер подготовки к борьбе.

Вопреки намерениям Робеспьера, заговорщики, «термидорианцы», как их стали с этого дня называть, 9 термидора возобновили в Конвенте сражение. По тщательно разработанному заранее плану они сорвали доклад Сен-Жюста и в обстановке намеренно созданной сумятицы и шума провели решение об аресте Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста и их друзей.

«Республика погибла. Настало царство разбойников!»-это были последние слова Робеспьера в Конвенте.

Но в последний час, когда, казалось, все было кончено, совершилось непредвиденное. Когда Робеспьер и другие руководители Революционного правительства уже были отвезены в разные места заключения, народ Парижа, санкюлоты столицы поднялись на их защиту. Они освободили арестованных и перевезли их в Ратушу — в здание Коммуны Парижа. Ночью Робеспьер, Кутон, Сен-Жюст, Леба, Робеспьер-младший вновь соединились — свободные, все вместе, окруженные народом.

Исследователи этих событий тщательно изучают, как вели себя разные секции и какие из них поднялись на защиту Революционного правительства[88]. Обширные архивные материалы, находящиеся в распоряжении историков[89], дают возможность весьма детально восстановить эту картину.