История Франции в трех томах. Т. 2

Но правительству, благодаря счастливой случайности, удалось перехватить сообщение о времени и месте высадки. В районе Киберона заранее были сосредоточены войска во главе с одним из самых блестящих революционных генералов, Лазаром Гошем. Высадившиеся сразу попали в кольцо, и их попытки прорваться оказались безнадежными. К тому же в их руководстве начались жестокие распри [102]. Только части эмигрантов удалось в конце концов вернуться на английских судах. Несколько тысяч были взяты в плен, и 718 эмигрантов, захваченных в английской форме, были расстреляны как изменники родины.

Киберонская экспедиция еще раз показала тесную зависимость монархистов от иностранных интервентов, прежде всего от Англии. В сохранившемся рукописном дневнике одного очень умеренного современника запись об этом монархистском выступлении гласит: «Такова была эта роковая экспедиция, позорная для Англии; еще и сегодня название Киберон не может быть произнесено без ужаса и содрогания… Всеобщий крик негодования поднялся против беспощадной Англии» [103].

Усиление монархистской опасности, высадка в Кибероне вынудили большинство термидорианского Конвента, остававшегося на позициях буржуазного республиканизма, к некоторому сдвигу влево. В глазах роялистов термидорианцы, в своем подавляющем большинстве голосовавшие за смертную казнь Людовика XVI, оставались «цареубийцами», с которыми надлежало расправиться в случае реставрации Бурбонов. Тёрмидорианцы оказывались, таким образом, между двух огней. Отличительной чертой их политики являлись поэтому зигзаги то вправо, то влево. Это отразилось на принятой Конвентом 5 фруктидора (22 августа 1795 г.) конституции III года.

Хотя конституция 1793 г. — самая демократическая конституция из всех, которые знала Франция до 1945 г., — не проводилась в жизнь, она, как мы видели на примере жерминальского и прериальского выступлений, пользовалась большой популярностью в массах. Посягнуть на нее термидорианцы решились только в конце жерминаля, после подавления первого выступления санкюлотов. Новая конституция представляла большой шаг назад по сравнению с 1793 г. Из нее была исключена знаменитая статья Декларации прав человека и гражданина — «все люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Вычеркнута была также важнейшая статья о том, что «целью общества является общее благосостояние». Вся конституция проникнута была стремлением обеспечить безраздельное господство собственников. «Вы должны гарантировать, наконец, собственность богача, — заявил докладчик комиссии по пересмотру конституции Буасси д'Англа. — Страна, управляемая собственниками, находится в цивилизованном состоянии; если же в стране властвуют не имеющие собственности, она находится в первобытном состоянии»[104]. Поэтому в одной из основных статей конституции было закреплено положение, что «обработка земель, все производство, весь общественный порядок покоится на сохранении собственности».

«750 давят меня». (750 — Совет пятисот и Совет старейшин). Современная гравюра

Конституция 1795 г. отменила важнейшее завоевание революции — всеобщее избирательное право. Она восстанавливала ценз. Правда, для участия в первичных собраниях он был невысок — требовалось проживать в течение года на одном месте и уплачивать хоть какой-нибудь налог. Но для выборщиков, от которых зависело назначение депутатов, имущественный ценз был установлен очень высокий: наличие имущества, приносящего доход не меньше чем оплата 200 рабочих дней, наем помещения, за которое платили не менее чем оплата 150 рабочих дней, или земельная собственность со значительным доходом. В руках 30 000 выборщиков, этих подлинных буржуазных «нотаблей», и сосредоточивалась фактически политическая власть. Для самих депутатов устанавливался только возрастной ценз.

Близкая вообще по своим принципам к конституции 1791 г., новая конституция сохраняла, однако, республику, но вводила — на что не решились буржуазные либералы из Учредительного собрания — двухпалатную систему: Совет старейшин (из 250 депутатов не моложе 40 лет) и Совет пятисот (из 500 депутатов не моложе 30 лет). Утверждение законов являлось прерогативой Совета старейшин, инициатива же подготовки законопроектов принадлежала первой палате. Верховная власть вверялась Директории из пяти человек, назначаемой Советом старейшин из списка кандидатов, предлагавшегося Советом пятисот.

Конституцию III года характеризовало недоверие к исполнительной власти, страх перед длительным сохранением власти в одних руках. Ежегодно подлежал смене один из пяти членов директории. Директория могла общаться с советами пятисот и старейшин только путем письменных посланий.