Читаем История Франции полностью

2. Вызывает крайнее удивление та быстрота, с которой король из Буржа вновь стал не только королем Франции, но и одним из самых сильных европейских суверенов. Когда у Франции появился шанс, ее быстрый подъем и жизненные силы поразили весь мир. Всего через несколько лет после скитаний в роли почти непризнанного дофина Карл VII предстал как арбитр Европы. Владислав Венгерский писал ему: «Ты – столп христианского мира». Благодаря деятельности одного крупного негоцианта из Буржа, Жака Кёра, который, начав с нуля, сумел обогатиться на торговле ценными металлами, а потом основал торговые конторы по всему Леванту, нельзя было увидеть «в Восточном море ни одной мачты, которая не несла бы флага, украшенного королевскими лилиями». Крестовые походы рыцарей не сумели обеспечить Франции защиту святых земель; ее обеспечили походы купцов. Жак Кёр, капиталист и торговец, был финансистом, затем королевским послом вплоть до того момента, когда лживые обвинения и зависть, вызванная происхождением его богатства, привели его к неминуемой опале. Заключив союзы за рубежом, Карл укрепил свое положение для неизбежной теперь борьбы против «сиров королевских лилий», то есть крупных вассалов королевской крови. Этот параллельно существующий феодальный мир (Бургундия, Анжу, Бурбон, Бретань, Альбре и т. д.) не считался с королевским авторитетом. Герцоги Бургундские, «великие западные герцоги», владели практически целым королевством, и им не хватало только титула королей. Помимо Бургундии, которую Филипп Смелый получил в апанаж от своего отца Иоанна Доброго, герцоги через брак владели Фландрией и всеми Нидерландами вплоть до Соммы. В столице Дижоне у них был двор, при котором французская культура была представлена в те времена лучше, чем в Париже. Под боком у Франции создавалась самостоятельная страна, новая Лотарингия. Герцог Бургундский основал (1429) орден Золотого руна, рыцарское братство, авторитет которого достиг европейских масштабов. На призыв Карла VII приехать заседать в качестве пэра Франции Филипп Добрый (Бургундский) гордо ответил: «Я приеду, но с сорока тысячами человек». Из осторожности король Франции освободил его от этой чести. Это был опасный сосед. В 1440 г. крупные вассалы подняли против короля мятеж, получивший название Прагерия – намек на Гуситские войны в Праге, – к которому присоединился и дофин, будущий Людовик XI. Непокорный королевской и отцовской власти, дофин Людовик укрылся у Филиппа Бургундского. «Мой бургундский кузен сам не знает, что делает, – с горечью заметил Карл VII, – он выкармливает лиса, который съест его кур». Отец слишком хорошо знал своего сына; он подозревал, что тот отравил Агнессу Сорель. Хотя Карл и считал Людовика способным на отцеубийство, но тем не менее оставил ему безупречное наследство. Король подавил в себе обиды простого человека.


Жан Фуке. Заседание французского парламента времен Карла VII. 1459–1460


Король Людовик XI в окружении рыцарей ордена Св. Михаила. Французская миниатюра. Около 1525


Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология