История французского психоанализа в лицах

Требование МПА по исключению Лакана из ФПО было лишь последней каплей в и без того напряженных отношениях мэтра с окружением, которых он упрямо не желал замечать. Так, постепенно, мы приближаемся к вопросу о Лакане, который попросту нельзя игнорировать.

Сущность «лакановского» вопроса состоит не в том, «хороший» или «плохой» он был аналитик или теоретик. Формулировки такого характера носят претенциозный характер, и их цель — либо «вычеркнуть» Лакана и «лаканизм» (то, что мы под ним силимся понимать) из скрижалей психоанализа, либо же, наоборот, возвести мэтра в ранг небожителей, а его учение сделать единственно верным вариантом аналитической теории. Фактически перед нами стоит политический аспект «лакановского вопроса», но смысл его в другом: сумел ли интеллектуальный эксперимент Лакана привнести в практику и теорию психоанализа нечто принципиально новое и пошло ли это на пользу аналитикам? По понятным причинам это требует всестороннего и тщательного изучения, поиска способов интерпретации и понимания, что для части аудитории уже задача невыполнимая. Но, отвечая именно на этот вопрос, можно понять значительно больше, чем если давать «оценки» и развешивать ярлыки.

Позволим себе сделать еще один вывод, более общего порядка. Психоанализ возник в «эпоху вероятностей» — времени, когда привычный мир стремительно, скачкообразно изменялся, порой буквально опережая и пугая себя самого. В такие моменты меняются не только «знания», но и сама структура знаний, то, как эти знания устроены, то, как они функционируют. Обыватель в таких случаях путается в реальности, которая поминутно изменяется. Более искушенный наблюдатель не без азарта делает ставки, желая угадать, что же будет потом, завтра; и мало кто удивляется, что часто такие предсказания не оправдывают себя. И наконец, находятся некоторые смельчаки, которые, не боясь, отправляются в исследовательскую авантюру, чтобы сгинуть в безвременье («эпоха вероятностей» обеспечивает примерно одинаковую вероятность на то, чтобы выжить или погибнуть под обломками собственных амбиций). Именно таким смельчаком был Фрейд, которого справедливо было бы сравнивать скорее не с доктором Фаустом или другим образчиком «сумрачного немецкого гения», а с испанским конкистадором, каким-нибудь Кортесом (хотя самому Фрейду такое сравнение пришлось бы, возможно, и не по душе). Поставить все на карту, броситься в отчаянную интеллектуальную авантюру, желать найти золотой город… и в результате отыскать нечто большее, намного большее, чем удастся когда-либо кому-либо одному до конца осмыслить, поставить точку.

В другой раз эпоха вероятностей произошла в послевоенный период (или же она все еще продолжалась). С ее наступлением связано появление мощного интеллектуального движения в Европе, пересмотр литературы, философии, науки и, конечно, самого психоанализа. Французские аналитики — вот что их по-настоящему роднит между собой — сумели стать во главе этой «ревизии» да так увлеклись конспектированием и переводами Фрейда, что незаметно для себя вышли за пределы фрейдовской мысли, расширили ее, в чем-то оправданно усложнив, в чем-то неоправданно упростив. Именно это движение и заставило весь мир считаться с «французами», определившими интеллектуальную моду на десятилетия вперед.

Какой урок мы могли бы извлечь для себя? Сегодня, когда над Восточной Европой да и над миром в целом проносится призрак новых «вероятностей», когда кризис стал новой формой производства (в том числе смыслов), нам выпадает шанс внести свою лепту в осмысление и развитие психоанализа. Было бы чрезвычайно несправедливо по отношению к будущим поколениям не воспользоваться такой уникальной возможностью. Тем более что пример французских коллег и их история у нас уже есть, и это можно уяснить в нескольких относительно простых тезисах.

Следует умерить свою тревогу и не бояться нового, не бояться самостоятельной и живой мысли, даже если она идет вразрез с общепринятыми взглядами; стоит решить нарциссическую проблему и не ждать харизматических лидеров, но становиться ими (и обратно — не мешать таковым появляться, дать им шанс состояться); надо преодолеть иррациональную вину и не стесняться использовать национальную культуру, особенности истории, языка, ведь на их основе, интуитивно понятной обществу, можно будет дать такую интерпретацию психоанализа, которая вызывала бы меньше сопротивления и больше поддержки у максимально широкой аудитории; стоит решить проблему профессиональной идентичности и не пытаться уподобить психоанализ психиатрии или психологии, научиться понимать важность сохранения независимости аналитической практики и теории; и наконец, всем нам следует научиться не бояться ошибок: ведь они самое человеческое, что у нас есть.

21.10.2020

Киев