История французской революции. От первых дней до Директории

Гебертисты Ронсен и Венсан были арестованы по какому-то ничтожному поводу, и теперь их освободили. Но затем комитет благоденствия решил устранить как дантонистов, так и гебертистов; первых потому, что они были слишком умерены и мешали дальнейшему развитию революции, а вторых за то, что они были слишком революционны и компрометировали революцию своим атеизмом.

«Люди добродетели» были неразборчивы в средствах. Дантонисты и гебертисты не были, по их понятиям, добродетельными людьми. Следовательно, их надо было устранить. Сен-Жюст напал в конвенте на обе фракции. Дантонистов он обвинял в том, что они хотят превратить республику в проститутку, гебертистов в том, что они хотят из нее сделать вакханку. «Граждане, – сказал он, – вы хотели учредить республику. Если вы в то же время не хотите всего того, что соответствует республике, то республика должна пасть, и народ погибнет под ее развалинами. Человек достоин наказания за сострадание к арестованным: человек достоин наказания, если он не хочет добродетели, человек достоин наказания, если он не хочет ужаса».

Робеспьер тоже напал на умеренных и крайних революционеров. Он заявил, что при настоящем положении вещей нельзя управлять страной по законам мирного времени; что революционное правительство является деспотизмом свободы, направленным против тирании. Он утверждал, что крайние революционеры хотят распустить конвент и учредить диктатуру. А между тем он низвергнул обе партии только для того, чтобы самому стать диктатором!

Раздались кровавые угрозы. Камилл Демулен сказал о Сен-Жюсте: «Этот человек так тщеславен и носит голову на своих плечах с таким благоговением, как будто это святые дары». Сен-Жюст ответил на это: «А Демулен будет у меня носить свою голову, как святой Дионисий» (подмышкой).

Падение гебертистов

Гебертисты были сильнее дантонистов, так как они господствовали в коммуне и пользовались большими симпатиями в народных массах. Коммуна заслужила любовь народа тем, что она снабжала Париж съестными припасами. Зима 1793/94 года была очень сурова; было очень трудно добывать воду, а дрова народ должен был доставать себе из отдаленных лесов. Съестных припасов также было мало, уже рано утром, а иногда еще и ночью, женщины стояли перед булочными, ожидая очереди. Редко появлялись на рынке мясо и овощи, и коммуна могла только выдавать по одному фунту мяса на человека через каждые десять дней. Но она делала все, что могла; без нее нужда, царившая зимою 1793/94 года, сильно сократила бы парижское населений.

Но эти заслуги гебертистов не имели никакого значения в глазах людей добродетели, раз дело шло о фанатизме партийных воззрении. После одной из речей Сен-Жюста конвент снабдил комитет благоденствия самыми широкими полномочиями. Подобно Демулену, Сен-Жюст в своей борьбе с гебертистами не останавливался перед клеветой. Он утверждал, что гебертисты находятся на содержании у иностранных держав и что им поручено опорочить своими крайностями, особенно своим атеизмом, республику в глазах Европы и, таким образом, погубить ее. За этой клеветой скрывалась своего рода классовая борьба, которая не носила определенного имени, но которая все же ясно чувствовалась. В самом деле, государственные деятели конвента и комитета благоденствия прекрасно чувствовали, что защита интересов пролетариата, которую коммуна взяла на себя в качестве маратовского наследства и которую она вела с поразительной энергией, переходит за рамки добродетельной республики, скроенной по вкусу мещанства. Противники гебертистов не решились открыто отделить интересы трудящегося народа от интересов зажиточной буржуазии, и поэтому они прибегали в своих нападках на гебертистов к самой грубой клевете.

Гебертисты видели, что им угрожает опасность. Противники их распространяли также слух, будто они хотят устроить государственный переворот и ввести диктатуру, при которой вся правительственная власть должна находиться в руках трибунала под председательством верховного судьи. Обвинителем здесь якобы должен быть цензор, а генералиссимус должен уничтожать внешних и внутренних врагов; Паш будто бы предназначался в верховные судьи, а Ронсен – в генералиссимусы. Но эти обвинения были лишь пустыми выдумками и против Паша даже не было потом возбуждено обвинения.