История Французской революции с 1789 по 1814 гг.

На другой день в зале для Малых забав (des Menus plaisirs) состоялось в присутствии короля заседание. Амфитеатром расположенные трибуны были наполнены зрителями. Депутатов призвали и ввели согласно порядку, установленному в 1614 г. Духовенство было помещено направо, дворянство налево, общины против трона, поставленного в глубине зала. Горячими рукоплесканиями были встречены депутаты от Дофине, от Крепи в Валуа (между ними находился герцог Орлеанский) и от Прованса. Неккер при входе стал также предметом восторженных приветствий. Общественный голос приветствовал всех тех, кто так или иначе содействовал созванию Генеральных штатов. Лишь только депутаты и министры заняли свои места в зале, вошел король в сопровождении королевы, принцев и блестящей свиты. Выход короля был встречен восторженными аплодисментами. Людовик сел на трон; как только он надел шляпу, его примеру последовали все три сословия. Общины, в противность тому, что соблюдалось при прежних Генеральных штатах, в этом отношении нисколько не задумались последовать примеру духовенства и дворянства; очевидно, прошло то время, когда третье сословие должно было все время во время заседаний оставаться с непокрытой головой и говорить не иначе как на коленях. Все в полном молчании ожидали речи короля, всем хотелось поскорее узнать, каковы истинные намерения правительства касательно Генеральных штатов. Пожелает ли оно приравнять настоящее собрание к прежним, или же предоставит ему ту роль, которую для него указывают нужды государства и величие переживаемой минуты.

„Господа, — сказал с заметным волнением король, — день, которого я желал всем моим сердцем, наконец, наступил, и я вижу себя окруженным представителями нации, управлять которой я считаю за особую честь. С последнего созыва Генеральных штатов прошло много времени; казалось, самый созыв этих Штатов вышел уже из обычая, но я не колебался восстановить его, ибо считаю, что из него государство может извлечь новую силу и в нем может быть новый источник благоденствия нации“. За этими первыми словами, обещавшими так много, последовали только общие объяснения о долгах и обещания сократить расходы. Король, вместо того, чтобы благоразумно начертать Штатам тот путь, по которому им следовало идти, ограничился приглашением сословий работать во взаимном согласии. Он говорил о нужде в деньгах и о своей боязни нововведений и жаловался на тревожное состояние умов, не предлагая, однако, никаких мер к их успокоению. Несмотря на это, ему сильно аплодировали, когда в конце своей речи он произнес следующие слова, прекрасно обрисовывавшие его намерения: „Вы можете, вы должны ожидать от меня всего того, что можно требовать от человека, наиболее чуткого к общественному благу, от государя, первого друга своих подданных. Пусть, господа, в вашем собрании царит счастливое согласие, пусть настоящая минута будет навсегда памятна для счастья и благоденствия государства. Таково желание моего сердца, таково самое мое горячее желание; это та награда, которую я ожидаю за честность моих намерений и за любовь мою к моему народу!“