История Французской революции с 1789 по 1814 гг.

Положение Собрания было очень затруднительно. Его предшественник завещал ему партии, которые оно заведомо не могло примирить. С самых первых своих заседаний оно должно было заняться борьбой с ними. Эмиграция оказывала устрашающие успехи. Оба брата короля, принц Конде и герцог Бурбонский, протестовали против утверждения Людовиком XVI конституционного акта, то есть против единственного способа соглашения. Они говорили, что король не мог поступиться правом древней монархии, и их протест, распространившийся по всей Франции, произвел большое впечатление на сторонников монархии. Офицеры покидали армию, дворяне свои замки, целые роты солдат дезертировали и становились в ряды войск, собиравшихся по ту сторону границ. Медлившим присылали прялки и тем, кто не покидал королевства, угрожали, что их сочтут за третье сословие, когда дворянство вернется с победой. В австрийских Нидерландах и пограничных курфюршествах устроилась так называемая внешняя Франция. С помощью и покровительством иностранных дворов в Брюсселе, в Вормсе и Кобленце открыто готовились к контрреволюции. Здесь принимали послов от эмигрантов, тогда как посланники французского народа или вовсе не принимались, или были принимаемы неблагосклонно; случалось даже, что их, как, например, Дюверье, лишали свободы. Французские путешественники и купцы, подозреваемые в патриотизме и сочувствии революции, были в опале у Европы. Швеция, Россия, Испания и многие державы высказались совершенно открыто; последней управлял маркиз Флорида-Бланка, совершенно преданный делу эмиграции. Пруссия держала свое войско под ружьем. На альпийских и пиренейских границах был увеличен кордон испанских и сардинских войск, и Густав III Шведский собирал боевую армию.

Диссидентское духовенство прилагало все усилия, чтобы внутри страны вызвать диверсию, полезную эмигрантам. „Священники, а в особенности епископы, — говорит маркиз де Феррьер, — употребляли все средства фанатизма, чтобы вооружить сельский и городской люд против гражданского устройства духовенства“. Епископы приказывали священникам не совершать церковных треб в церквах, где служили священники, принявшие присягу, из боязни, чтобы народ не смешивал церковных обрядов и духовенства двух родов. „Кроме окружных посланий, — говорил он, — к приходским священникам в деревнях еще распространялись наказы, составленные специально для народа. В них говорилось, что не должно обращаться для совершения церковных треб к священникам, принявшим присягу, что все „втируши“, принимавшие участие хотя бы только своим присутствием в богослужении, совершают смертный грех, что венчания, совершаемые самозваными священниками, не будут считаться действительными, и обвенчавшиеся навлекут проклятие на себя и на детей своих. Не позволялось иметь никаких сношений ни с священниками, принявшими присягу, ни с отпавшими от церкви; муниципальные чиновники, вводившие в должность выборных священников, делались такими же отступниками, как они сами. Звонарям церкви и старостам предписывалось бросать свои должности в самый момент подобного введения в должность… Этими фанатическими посланиями епископы добились того, чего хотели; повсюду разгорелись религиозные волнения“.

Особенно значительными они были в Кальвадосе, Жеводоне и Вандее. Эти провинции особенно плохо поддавались революционному влиянию, потому что там средний просвещенный класс был немногочисленным, а народ издавна находился в руках духовенства и дворянства. Испуганные жирондисты решили принять строгие меры против эмиграции и диссидентских священников, нападавших на существующий порядок. Бриссо предложил остановить эмиграцию, отбросив, наконец, систему мягкости и снисходительности, с какой, говорил он, до сих пор к ней относились. Он делил эмигрантов на три категории. К первой он относил вождей эмиграции, в том числе двух братьев короля; ко второй чиновников, покидавших свою страну и свои должности и старавшихся увлечь к тому же своих товарищей; к третьей тех, кто, боясь за свою жизнь, из ненависти к революции или по другим причинам бросали отечество, но не вооружались все-таки против него. Бриссо требовал применения суровых законов против первых двух категорий и говорил, что, будучи только плохим политиком, можно отнестись не снисходительно к последней. Некоторые жирондисты хотели ограничиться более строгим надзором, другие находили, что в их распоряжении нет никакого иного средства, чтобы уничтожить дух мятежа, как изгнать подобных священников из пределов королевства. „Всякий путь к примирению, — говорил горячий Инар, — делается бесполезным; я спрашиваю, чего добились путем часто повторяемых прощений? Ваши враги только увеличивали свою смелость в зависимости от вашей снисходительности; они перестанут вредить вам, только истощивши все средства. Они должны быть или побежденными, или победителями; и надо быть слепым или лишенным всякого политического чутья, чтобы не видеть этой великой истины“.