История Французской революции. Том 1

Прения были продолжительны и упорны. Конституционалисты противились всем предлагаемым мерам, утверждая, что следует с презрением относиться к бесполезным попыткам, как это всегда делали их предшественники. Однако противное мнение одержало верх, и был издан декрет, приказывавший графу Прованскому возвратиться не позднее, чем через два месяца, или, в противном случае, он лишится права на регентство. Другой декрет, более строгий, был издан против вообще всех эмигрантов: он объявлял, что французы, собравшиеся за границами государства, подозреваются в заговоре против Франции; что если 1 января следующего года они еще будут за границей, то их объявят виновными в таковом заговоре, подвергнут преследованию и накажут смертью; доходы не возвратившихся эмигрантов обратят в пользу нации, без ущемления, однако, прав их жен, детей и законных кредиторов. Эти декреты были изданы 28 октября и 9 ноября.

Так как акт выселения за границу сам по себе не заслуживал порицания, то весьма трудно было определить, в каком именно случае этот акт становился преступным. Всё, что мог сделать закон, – это заранее предупредить, что при таких-то условиях выселение будет считаться преступлением; затем всем тем, кто не желал подпасть под действие закона, оставалось повиноваться. Те же, кто, будучи предуведомлены, не возвращались, этим самым соглашались, чтобы их считали преступниками. Сократить поездку, предпринятую для удовольствия или по личным делам, – еще не самая большая жертва отечеству.

Людовик XVI, чтобы удовлетворить собрание и общественное мнение, утвердил декрет, требовавший назад его брата под страхом лишения прав на регентство, но закон против эмигрантов остановил своим вето. Министрам было поручено отправиться всем вместе в собрание и объявить волю короля. Они сначала прочли несколько других декретов, им утвержденных. Когда очередь дошла до декрета об эмигрантах, водворилось глубокое молчание, а когда хранитель печати произнес официальную формулу «Король рассмотрит», со всех сторон послышались возгласы неудовольствия. Министр хотел назвать причины, побудившие к этому вето, но множество голосов заговорили сразу, и ему объявили, что конституция дает королю право демонстрировать оппозицию, но не мотивировать ее. Итак, министр должен был уйти, оставляя глубокое раздражение собой. Этот первый акт сопротивления короля собранию был окончательным разрывом, и, хотя он утвердил декрет касательно графа Прованского, в отказе утвердить второй декрет не могли не видеть доказательства его расположения к кобленцским мятежникам. Тотчас припомнили, что он им родственник, друг, отчасти имеет одни с ними интересы, из чего и заключили, что король не может не быть с ними заодно против нации.

На следующий же день Людовик XVI велел обнародовать прокламацию к эмигрантам и два частных письма к своим братьям. И тем и другим он представлял убедительнейшие доводы, и, по-видимому, искренне. Он уговаривал их возвратиться и тем прекратить недоверие и подозрения, с наслаждением распускаемые злыми языками, просил не доводить его до принятия против них строгих мер; что же касается его несвободного будто бы состояния, на которое все ссылались, чтобы не слушаться его приказаний, король приводил в доказательство противного вето, только что им изъявленное. Как бы там ни было, эти доводы не произвели ни в Кобленце, ни в Париже того действия, которое должны были бы произвести. Эмигранты не подумали возвращаться, а собрание нашло тон прокламации слишком мягким; многие даже стали оспаривать у исполнительной власти право вообще издавать прокламации. Раздражение было слишком велико, чтобы удовлетвориться прокламацией и потерпеть, пока король заменит принятые энергичные меры мерой пустой и бесполезной.