История Французской революции. Том 1

Рошамбо командовал армией, наиболее близкой к месту действий, но на него нельзя было возложить эту операцию вследствие его брюзгливости и болезненности, а главное потому, что он гораздо менее Лафайета годился для вторжения полувоенного, полународного. Хотели было дать Лафайету общее начальство над всей операцией, но Дюмурье на это не согласился, вероятно, из личного недоброжелательства. Он привел причиной то, что нельзя же обойти маршала и дать начальство над этой экспедицией простому генералу. Еще он сказал – и эта причина прозвучала основательнее, – что Лафайет подозрителен якобинцам и собранию. Действительно, не подлежит сомнению, что Лафайет, молодой, деятельный, единственный из всех генералов, которого любили войска, должен был внушать опасения экзальтированным головам и своим влиянием подавал повод к клевете.

Как бы то ни было, он охотно вызвался исполнить план министра, одновременно военный и дипломатический, и для этого потребовал 50 тысяч человек, с которыми предложил двинуться через Намюр и реку Маас до Люттиха, откуда уже мог держать Нидерланды в повиновении. Дюмурье одобрил этот весьма решительный план. В самом деле, так как война была объявлена всего несколько дней назад, Австрия не успела распорядиться прикрытием своих бельгийских владений и успех казался верным.

Итак, Лафайет получил приказание сначала двинуться с 10 тысячами из Живена в Намюр, а из Намюра в Люттих и Брюссель; за ним должна была последовать вся его армия. Пока он совершал это движение, генерал-лейтенант Бирон должен был, тоже с 10 тысячами, идти из Валансьена в Моне. Другому офицеру приказали идти на Турне и неожиданно занять его. Эти движения, исполняемые офицерами Рошамбо, имели целью только поддержать и маскировать настоящую атаку, вверенную Лафайету.

Исполнение этого плана было назначено на период с 20 апреля до 2 мая. Бирон двинулся, вышел из Валансьена, овладел Кьевреном и застал близ Монса несколько неприятельских отрядов. Вдруг два драгунских полка, не имея даже перед собой неприятеля, начали кричать «Нас предали! Нас предали!», побежали и увлекли за собой всю армию. Офицеры тщетно старались остановить их: они угрожали расстрелять офицеров и продолжали бегство. Лагерь был брошен, и все боеприпасы попали в руки неприятелям.

Пока при Монсе происходили эти события, другой офицер, Теобальд Дильон, выступил по уговору из Лилля с двумя тысячами пехоты и тысячей кавалерии. В тот самый час, когда с Бироном приключилась такая беда, кавалерия, завидев австрийцев, откинулась назад с криками «Измена!», увлекла за собою пехоту, и обоз опять достался неприятелю. Дильон и инженерный офицер по имени Бертуа были убиты на месте солдатами и народом города Лилля, которые обвинили их в измене.

Между тем Лафайет, уведомленный слишком поздно, добрался из Меца в Живе с неслыханным трудом и по невозможным дорогам. Только по причине большого усердия своих войск он смог в такое короткое время пройти такое значительное расстояние. Узнав о бедственной участи офицеров Рошамбо, он счел за лучшее остановиться.

Эти прискорбные события происходили в последних числах апреля 1792 года.

Глава IX

Несогласия в министерстве – Письмо Ролана к королю – Отставка министров-жирондистов и Дюмурье – Образование министерства из фельянов

Известие о несчастном исходе сражений при Кьеврене и Турне и об убийстве генерала Дильона вызвало общий ужас. Естественно было предположить, по сходству и единовременности этих двух событий, что они случились по уговору. Все партии обвиняли одна другую. Якобинцы и экзальтированные патриоты уверяли, что имел место предательский умысел против свободы. Дюмурье, не обвиняя Лафайета, но подозревая фельянов, вообразил, что офицеры нарочно хотели расстроить план, чтобы подорвать его популярность. Лафайет жаловался, – но не так горько, как его партия, – что его очень поздно уведомили о том, что надо идти, и не дали средств дойти. Фельяны, сверх того, распустили слух, что Дюмурье хотел погубить Рошамбо и Лафайета, предначертав им план и не давая средств исполнить его. Такого намерения нельзя было предположить, так как Дюмурье, составляя план кампании и этим уклоняясь от своей роли министра иностранных дел, сильно рисковал в случае неудачи. К тому же присоединение Бельгии к Франции входило в план, давно обдумываемый им: как же можно было предположить, что он сам хотел помешать своему успеху? Ясно было, что ни генералы, ни министры не могли тут провиниться, потому что все были заинтересованы в успехе. Но партии всегда всё приписывают не обстоятельствам, а людям; в беде им прежде всего нужно на кого-нибудь накинуться.