История Французской революции. Том 1

Декларация прав человека сделалась чем-то вроде политического Евангелия, а Французская Конституция – религией, за которую народ готов положить жизнь. Поэтому усердие не раз уже доходило до того, что дополняло закон, и, когда закон не оказывался достаточно подавляющим, чтобы сдерживать возмутителей, граждане позволяли себе самим наказывать их. Вот почему имущества эмигрантов подвергались опустошениям, вызывавшимся мщением; вот почему столько департаментов сочли себя вынужденными круто поступить со священниками, которые были заклеймены общественным мнением и легко могли сделаться его жертвами.

В этом столкновении интересов все чувства окрасились страстью. Отечество – это не пустое слово, прихотливо изукрашенное воображением; это существо, которому принесены жертвы, к которому народ с каждым днем привязывается более; существо, созданное великими усилиями, возвышающееся среди общих тревог, любимое за то, чего стоит, настолько же, как и за то, что от него надеются получить; все нападки, направленные против этого существа, – лишь новое средство разжечь восторженную любовь к нему. До чего же дойдет этот вопрос в ту минуту, когда неприятельские силы, объединенные за нашими границами, сговорятся с внутренними интригами, чтобы нанести отечеству пагубнейшие удары! Во всех частях государства господствует крайнее брожение; оно разразится чем-нибудь страшным – если только сознательному, разумному доверию к намерениям Вашего Величества не удастся успокоить его; но это доверие не основывается на словах и заверениях, оно может иметь основой лишь одни факты.

Для французской нации очевидно, что ее конституция может пойти своим путем, что правительство будет иметь всю нужную силу с той минуты, как Ваше Величество непременно захотите торжества этой конституции, будете поддерживать Законодательное собрание всеми силами исполнительной власти и этим отнимете у народа всякий предлог беспокоиться, а у недовольных – всякую надежду.

Теперь, например, изданы два важных декрета; оба в высшей степени касаются общественного спокойствия и блага государства; замедление в утверждении их внушает недоверие; если оно еще продлится, то возбудит неудовольствие, и я должен сказать, что при нынешнем брожении умов неудовольствия могут довести до всего. Теперь уже не время отступать; нет даже возможности повременить – революция готова в умах, она довершится ценою крови, и кровью будет закреплена, если мудростью не будут предупреждены несчастия, которых еще можно избежать.

Я знаю, что можно вообразить, будто легко всё сделать и всё сдержать посредством крайних мер, но если будет применена сила, чтобы принудить собрание к уступкам, если террор распространится в Париже, а раздор и страх – в окрестностях его, вся Франция воспрянет с негодованием и, терзая сама себя ужасами междоусобной войны, обнаружит мрачную энергию, мать добродетелей и злодеяний, которая всегда бывает пагубна для тех, кто ее вызвал.

Благо государства и благо Вашего Величества тесно связаны между собою; никакая сила не в состоянии их разделить: жестокие страдания и верные несчастия окружат Ваш престол, если Вы сами не установите его на основах конституции и не утвердите его в мире.

Итак, настроение умов, течение событий, политические соображения, интересы Вашего Величества вменяют Вам в необходимость присоединиться к Законодательному собранию и отозваться на желание народа, то есть вменяют в необходимость то, что принципы представляют обязанностью. Но природная доброта любящего народа готова найти в этом повод к благодарности. Вас жестоко обманывали, государь, внушая вам отдаление или недоверие к этому народу, который так легко тронуть. Беспрестанно возбуждая в Вас тревожные чувства, Вас самого склонили к образу действий, способному внушать народу беспокойство. Пусть он увидит, что Вы решились ввести в силу конституцию, на которую он возложил все свои надежды, – и Вы скоро сделаетесь предметом его благодарений.

Поведение священников во многих местах, предлоги, извлекаемые недовольными из фанатизма, заставили собрание издать против возмутителей разумный закон: пусть Ваше Величество утвердит его – он требуется общественным спокойствием и самой безопасностью священников. Если закон этот не будет введен в силу, департаменты окажутся перед необходимостью заменить его, как это делается везде, насильственными мерами.

Покушения наших врагов, волнение, обнаружившееся в столице, крайнее беспокойство, возбужденное поведением Вашей гвардии и еще поддерживаемое заявлениями благоволения, которые окружающие Вас заставили Ваше Величество дать ей в прокламации, положение Парижа, его близость к границам – всё это сделало ощутительной потребность лагеря, разумность и безотлагательность которого бросаются в глаза всем здравомыслящим людям. Декрет о том тоже ожидает утверждения Вашего Величества: зачем же проволочками обнаруживать сожаление, тогда как скорость решения заслужила бы признательность?