История Французской революции. Том 1

Хорошие качества непременно имеют свои неудобства. Крайняя решительность гения Дюмурье нередко влекла необдуманные шаги; ему уже не раз случалось неверно рассчитать материальные препятствия: например, когда он приказал Лафайету перейти из Меца в Живе. Здесь он опять совершил капитальную ошибку, которая, будь у него меньше силы духа и хладнокровия, повлекла бы за собой потерю всей кампании. Между проходами Ле-Шен-Попюле и Гранд-Пре находился, как мы уже говорили, проход, которому приписывалась второстепенная важность, и потому его защищали лишь два батальона и два эскадрона. Подавленный громадными заботами, Дюмурье не поехал лично удостовериться в маловажности этого пункта. Притом, не имея много свободных людей, он слишком легко поверил, что нескольких сотен человек будет достаточно. В довершение всего командовавший этим постом полковник убедил его, что можно отозвать часть даже уже посланных туда войск и что если разобрать дороги, то достаточно будет нескольких волонтеров, чтобы поддержать в этом проходе оборонительное положение. Дюмурье поверил на слово полковнику, старому солдату, которого считал заслуживающим доверия.

В это время Брауншвейг посылал разведывать французские посты и в какой-то момент решил пойти вдоль леса до Седана и обогнуть его с этого края. Должно быть, во время этого движения лазутчики открыли упущение французского генерала. Австрийцы и эмигранты, под командованием принца де Линя, напали на проход Круа-о-Буа. Деревья еще только начинали рубить, дороги еще не были испорчены, так что проход был легко занят 13-го числа утром. Едва Дюмурье получил эту скорбную весть, он послал генерала Шазо, человека замечательной храбрости, с двумя бригадами, шестью эскадронами и четырьмя восьмифунтовыми орудиями, приказав ему снова занять проход и прогнать оттуда австрийцев. Он велел идти прямо на штыки с величайшей живостью и прежде, чем неприятель успеет укрепиться. Прошло 13-е, а потом и 14 сентября, а Шазо всё не мог выполнить это приказание. Наконец, 15-го он напал на неприятеля и вытеснил его из прохода; в этом наступлении был убит принц де Линь. Но спустя два часа на Шазо самого напали силы, много превосходившие числом его войско, и он опять был вытеснен из прохода. Кроме того, Шазо был отрезан от Гранд-Пре и не мог отступить к главному корпусу армии, который по этой причине значительно ослабел. Тогда Шазо отошел в Вузье. Генерал Дюбуке, командовавший проходом Ле-Шен-Попюле и до тех пор удачно державшийся, увидев себя отделенным от Гранд-Пре, рассудил, что не следует рисковать быть окруженным неприятелем, который, перерезав линию при Круа-о-Буа, не замедлит явиться. Он решился уйти и отступить через Аттиньи и Сомпюи на Шалон. Таким образом, терялся плод стольких смелых комбинаций и счастливых случайностей; единственное препятствие, которое можно было противопоставить иноземному вторжению, Аргонский лес, было устранено, и дорога в Париж оказалась открытой.

Дюмурье, отделенный от Шазо и Дюбуке, остался с 15 тысячами, и если бы неприятель, быстро выходя из прохода Круа-о-Буа, обогнул позицию Гранд-Пре и занял переправы через Эну, то французский главнокомандующий проиграл бы. Имея перед собой 40 тысяч пруссаков, а сзади 20 тысяч австрийцев, запертый со своими 15 тысячами среди этих армий, двух рек и леса, ему оставалось одно из двух – сложить оружие или дать без проку перебить всех своих солдат до последнего. Тогда единственная армия, на которую рассчитывала Франция, была бы уничтожена и союзники направились бы прямо к столице.

В этом отчаянном положении генерал не растерялся и сохранил изумительное хладнокровие. Первой его заботой было в тот же день подумать об отступлении, потому что прежде всего надо было выбраться из этого Кавдинского ущелья[55]. Он сообразил, что правой стороной опирается на Дильона, который всё еще держит Лез-Ислет и дорогу в Сент-Мену, и что если таким образом обогнуть его, то они оба будут смотреть неприятелю в лицо – один в Лез-Ислет, другой в Сент-Мену – представят двойной укрепленный фронт и смогут дождаться присоединения генералов Шазо, Дюбуке, Бернонвиля, и самого Келлермана, который, выступив уже десять дней назад, мог прибыть с минуты на минуту. Этот план был наилучшим и наиболее последовательным в системе Дюмурье, состоявшей в том, чтобы не отступать внутрь страны, к открытой местности, а держаться в трудных местах и стараться соединиться с Центральной армией. Если же, напротив, он отступил бы на Шалон, его преследовали бы как беглеца; он с невыгодой для себя совершил бы отступление, которое мог первоначально исполнить с пользой, а главное – стало бы невозможно соединиться с Келлерманом. Упорствовать в своей системе после такого случая, какой приключился в проходе Круа-о-Буа, было большой смелостью, и в эту минуту нужно было иметь столько же гения, столько и энергии, чтобы не уступить многократно повторяемому совету отойти за Марну.