Дюмурье, при всех сделанных им ошибках, при всей рассеянности его в Гранд-Пре, при всем нерадении его в момент отступления, всё же был спасителем Франции и Революции, вероятно, продвинувшей, Европу на несколько столетий. Приняв армию распущенную, недоверчивую, раздраженную, он сумел возвратить ей доверие и согласие, водворил на всей границе единство и энергию, ни разу не отчаялся среди самых бедственных обстоятельств, после потери проходов подал пример неслыханного хладнокровия и упорствовал в своей первоначальной мысли – промедлить, несмотря на опасность, вопреки желаниям своей армии и правительства, – с такой стойкостью, которая вполне доказывает силу его ума и характера. Никто, как он, не спас отечество от иноземцев и контрреволюции и не подал великий пример человека, спасающего своих сограждан против собственной их воли. Завоевание, как бы ни было оно обширно, никогда не представит такой нравственной красоты.
Глава XIV
Новое избиение заключенных в Версале – Выборы в Национальный конвент – Положение и планы жирондистов, характеристика вождей этой партии
Пока французские армии останавливали союзников, Париж всё еще пребывал в смятении. Мы уже видели, до каких безобразий дошла коммуна, как она неистовствовала в сентябре, как бессильны были власти и как безучастно вели себя военные в эти ужасные дни. Мы видели, с какой наглостью наблюдательный комитет признал себя виновником побоищ и советовал другим французским общинам поступать так же. Однако комиссары, разосланные коммуной, везде были отвергнуты, потому что Франция не разделяла ярости, которую в столице возбуждала близость опасности. Но в окрестностях Парижа убийства не ограничились описанными выше. В городе образовалась шайка убийц, которых сентябрьская бойня приучила к крови и которые ощущали потребность проливать ее еще. Несколько сотен человек отправились забирать из орлеанских тюрем обвиненных в государственной измене. Эти несчастные по последнему декрету должны были быть переведены в Сомюр. Но в дороге пункт назначения был изменен, и их повезли в Париж. Девятого сентября там узнали, что 10-го они должны приехать в Версаль.
Тотчас же, вследствие ли новых приказаний, или просто потому, что одного этого известия было довольно, чтобы пробудить их кровожадность, шайка убийц в ночь на 10 сентября ворвалась в Версаль. Немедленно пронесся слух, что готовится новое побоище; версальский мэр принял все возможные предосторожности. Президент уголовного суда поскакал в Париж известить министра Дантона об опасности, угрожавшей арестантам, но в ответ на все свои настояния добился лишь одного:
– Эти люди ведь большие преступники!
– Пусть так, – возразил президент Алькье, – но право наказания принадлежит одному закону.
– Да разве вы не видите, – наконец произнес Дантон грозным голосом, – что я ответил бы вам иначе, если бы мог? Какое вам дело до этих арестантов? Возвратитесь к вашей должности и больше не занимайтесь ими…
На следующий день арестантов привезли в Версаль. Толпа неизвестных ринулась к каретам, окружила их, отделила от конвоя, стащила с лошади начальника конвоя Фурнье, силой увела мэра, который с полным самоотвержением решил дать себя убить на своем посту, и тут же умертвила несчастных арестантов в количестве пятидесяти двух человек. Тут погибли Делессар и д’Абанкур, преданные суду как министры, и Бриссак, бывший начальник конституционной гвардии, распущенной при Законодательном собрании.
Тотчас после этой экзекуции убийцы бросились к городским тюрьмам и повторили подвиги первых чисел сентября, применяя те же средства и пародируя, как и там, судебные формы. Это последнее событие, случившееся спустя пять дней после первого, утвердило окончательный и всеобщий террор. Наблюдательный комитет не унимался: опорожнив тюрьмы казнями, он снова наполнял их арестантами. Приказов об арестах было так много, что министр внутренних дел Ролан, обличая перед собранием эти новые акты произвола, положил на стол от пяти до шести сотен таких приказов, подписанных иные одним лицом, иные двумя, по большей части вовсе немотивированных или основанных на простом подозрении в недостатке патриотизма.